Отшельник

Выехал, как только солнце оторвалось от горизонта, было это в первой половине марта. Снежный наст и впрямь хорош, что и говорить, иди коньком, одно удовольствие. От периодичного таяния и ветра, поверхность по которой я скользил, превратилась в застывшие волны, здесь можно ещё добавить сравнение с песчаной пустыней. Первое поле именно таким и было. В голове я прокладывал короткий путь по диагонале, от этого пришлось пересекать поле усеянного торчащими ножками срезанной кукурузы, доставившее мне не мало хлопот. Примерно на середине, напугав меня, из-под лыж со свистом поднялись куропатки; явление для меня не редкое, но всегда внезапное. На соседнем поле, занятая своим делом мышковала лиса. Её насыщенный рыжий окрас выдавал её издали. Плутовка с пушистым хвостом становилась в стойку, припадала мордой вниз, замирала на месте приподнимая лапу. А передо мной лежало следующие; поле перепаханное осенью и усыпанное как оспой выступающими верхушками чёрных кочек, вот где предстояло маневрировать. Часа через два верхушки чернозёма от ласки солнца начнут парить, издавая запах сырой земли. Следующие два поля на удивление были гладкими и чисты как стёкла. Потом, я пересек дорогу, где местами зияли замёршие лужи, тут проходила граница районов. Но положение моё ухудшилось, поскольку впереди находилась преграда из нескошенного подсолнечника, пришлось его объезжать, что поделаешь. На сухих стеблях понуро склонили голову коричневые лица подсолнуха некогда радующихся солнцу, провожавшие его своим взглядом с востока на запад. Теперь они стояли в безмолвии, а стаи голодных воробьёв игриво вытряхивали из них последние семечки. В берёзовых посадках при объезде я встретил одинокий куст шиповника. Его ягоды от зимы потеряли упругость и яркий красный цвет, теперь они были сморщенные с коричневатым оттенком, на вкус кислые, но всё же приятные.

Но вот в дали, в своём великолепии показались крыши домов, слышались едва уловимые звуки собак. Золотисто-ярким добром отвечал купол церкви солнцу, на душе стало теплее и радостнее, оставалось совсем немного, и я на месте. При одолев последнее поле без каких-либо препятствий, я очутился на краю крутого склона довольно глубокого и широко раскинутого оврага, уходящими своими краями в даль по обе стороны. Внизу причудливой лентой скрываемой льдом протянулась толи речушка, то ли ручей. По всей долине и склонах, росли мелкие кустарники. Когда я присматривался где мне по удобнее перейти, то на глаза попался человек, он брёл по противоположному краю, тянул за собой волокуши с дровами. Он шёл медленно, и только сейчас я обратил внимание; как в густых посадках, куда он двигался, вперемешку с кустарником стояли строения. Мне стало любопытно, кто это, зачем он тут? Может это заводчик каких-либо пород живности, щепетильно подходящий к этому вопросу, вот и занимается тут поодаль; кстати, до первых домов оставалось чуть меньше километра.

При преодоления оврага пришлось катиться с небольшого склона. Тут я благополучно упал лицом вперёд, переходил речушку по шаткому льду, путаясь в густом камыше, нахватался «собачек» и репейника. Внизу, помимо кустарников, возвышались меленькие холмики, это были муравейники, они были в таком изобилии, что приходилось их постоянно объезжать. Измотанный, но не покоренный, я поднялся по склону и оказался неподалёку от строений. Когда я приблизился к ним то, меня встретила дворняжка пронзительным и длинным воем, показался хозяин. Это был мужчина лет шестидесяти в полном расцвете сил. Он казался среднего сложения, жилист но, что меня крайне удивило, на его молодцеватом лице морщины почти отсутствовали. Карие глаза его источали радость к жизни, тело легко двигалось, а голос был приятным. Он бойко поглядывал кругом, держа руки за спину, и уверенно шагал ко мне обутым в валенки. На нём был военный бушлат с засаленными рукавами и коричневые штаны, типа «горка». Он приструнил осмелевшего пса и приветственно пожал мне руку, предложив зайти на чай.