Отшельник

Спокойно, во всей прежней своей возвратившейся к нему силе, Андрей встал на пенек, оказавшийся на редкость устойчивым и прочным, обнял, как и намеревался обнять, старика за плечи и грудь и единым движением остро заточенного ножа-кинжала перерезал веревку. Старик, уже по-мертвому нахолодавший, грузный, сразу обмяк в шее и, валясь всем телом на Андрея, коснулся его щеки несколькими завитками легкой на ветру бороды. Она показалась Андрею во всем живой и по-живому теплой, хотя это было, наверное, тепло уже не телесное, не человеческое, а всего лишь солнечное.

С трудом удерживая мертвое и от этого нешуточно тяжелое тело на весу, Андрей спустился с пенька и осторожно начал укладывать старика на землю. Тот лег послушно и недвижимо, ни в чем не выказав Андрею сопротивления, словно догадывался, сколь он сейчас обременителен, и лишь широко открытые глаза старика смотрели на Андрея прощально-укоризненным взглядом. Он попробовал их закрыть, хотя хорошо знак что это бесполезно. И они действительно не закрылись, а наоборот, стали смотреть еще с большей укоризной и упреком, как будто это именно Андрей был повинен в смерти их хозяина.

Теперь надо было идти искать могилу, если только она на самом деле существовала. Что-то Андрей такого не помнит да и не слышал в рассказах старых людей, чтоб человек еще при жизни сам себе вырыл могилу. Гробы и кресты, случалось, делали, хранили их (иногда десятилетиями) на чердаках и в сараях, чтоб после не озадачивать деревенских плотников и столяров, у которых в нужный момент может не оказаться под рукой дубового бревна и хорошей доски-сороковки, и они наспех сколотят усопшему гроб из сырой щелевки, а крест из недолговечной сосны, что покойнику будет обидно и досадно.

И все-таки Андрей решил обследовать окрест дуба все полянки и бугорки, сколько-нибудь пригодные для могилы. Чутье ему подсказывало, что старик не обманул его и эту ямочку-могилу где-нибудь да вырыл. Такие люди, как он, истерзанные и измученные жизнью, а еще больше запоздалым покаянием, в предсмертный свой час не обманывают.

Но прежде чем уйти на поиски, Андрей вынужден был снять бушлат и прикрыть им старика, потому что вороны кровожадных своих замыслов не оставляли, опять подступили к мертвому телу вплотную и, кажется, только того и ждали, когда Андрей уйдет от него, чтобы наброситься на дармовую добычу всей оравой и вдоволь насытиться.

Могилу Андрей обнаружил метрах в пятидесяти от дуба, но не на полянке и не на бугорке, где она могла быть видимой любому встречному-поперечному, а в густых зарослях, в сыром и затененном осиннике. Была она глубокой и просторной и никак не походила на ямочку, которую ожидал увидеть Андрей. Такие могилы обычно копают на всех деревенских кладбищах, суеверно считая, что в узенькой и неглубокой ямочке покойнику будет тесно и неприютно, и он там никогда не обретет успокоения. Старик же, судя по всему, обрести его хотел и постарался на совесть. Землю из могилы он выбросил, как и полагается, на три стороны, оставив четвертую свободной и нетронутой, чтоб при похоронах был удобен подход. Лопату с укороченным березовым черенком старик оставил здесь же, воткнув ее на видном месте в песчаную насыпь. Позаботился он и о веревках, как будто наперед знал, что Андрей их по оплошности с собой не захватит, а без веревок как опустишь мертвое тело на дно ямы. Рядом с лопатой лежали аккуратно по-крестьянски смотанные и захлестнутые в три оборота петлей брезентовые вожжи. По всему чувствовалось, что старик при жизни был человеком хозяйственным, предусмотрительным, и уж если затевал какое дело, то готовился к нему основательно, ничего не выпуская из виду.

На осмотр могилы и погребального инвентаря Андрей затратил, наверное, минут двадцать, ну, самое многое, полчаса, но за эти полчаса вороны оставленное без присмотра мертвое тело едва не растерзали. Они облепили его со всех сторон и теперь, поминутно затевая обоюдные кровавые драки, старались стащить бушлат, чтоб поскорее добраться до обнаженной шеи, лица и глаз старика.

Андрей опять крикнул на них, отогнал подальше в темень осинника корягой и просто взмахом руки, в сердцах посожалев, что не захватил с собой отцовского ружья с хорошим запасом патронов. Против ружья вороны не устояли бы, от первого же выстрела, оставляя на земле убитых и подранков, взвились бы всей стаей ввысь и надолго покинули бы эти места возле вожделенного для них Партизанского дуба. Но ружья не было, и Андрей вынужденно обходился в сражении с вороньем подручными ненадежными средствами: палками и криком.