Отшельник

Оживший, готовый к дальнему походу велосипед Андрей вывел через калитку на улицу и прислонил возле штакетника на привычном облюбованном еще в школьные годы месте. Здесь он всегда терпеливо дожидался строгого своего хозяина перед поездкой в лес за грибами, на болота за ягодами или в местечко, в интернат.

Ружье Андрей по-походному забросил через голову на плечо, рассовал по карманам с десяток патронов (коль есть ружье, то должны быть к нему и заряды, иначе какой смысл и брать его с собой). Потом он завернул в обрывок газеты ломоть хлеба, а фронтовую свою фляжку наполнил свежей колодезной водой. Теперь можно было отправляться в самую дальнюю и неизведанную дорогу. Но на несколько минут Андрей все-таки еще задержался в доме. Он никак не мог решить: брать с собой пистолет Макарова или оставить его где-нибудь в потаенном месте. Наконец решил взять и вообще решил, что пока он живет в Кувшинках отшельником и партизаном, пистолет всегда должен быть при нем. Стрелять из него Андрею вряд ли придется (для стрельбы ему за глаза хватит и ружья), но пусть будет. Во-первых, так надежнее и спокойнее, и, во-вторых, не годится боевому офицеру прятать боевое оружие по чуланам и чердакам, оно его, личное, и всегда должно быть под рукой. От офицерского звания Андрея пока никто не освобождал. Тем более что пистолет Сашин, памятный, а память ни в каком чулане не спрячешь.

Дверь в доме Андрей по-хозяйски закрыл на внутренний ребристый замок-засов, а калитку на клямку и щеколду. Так у них в Кувшинках было принято. Если отлучаешься куда надолго, на полдня или на целый день, то все двери, калитки и ворота закрываешь на замки и крючки, и не столько для защиты от воров и других злоумышленников, сколько для предупреждения односельчан: мол, я в отъезде, в лесу, на реке или в местечке на базаре-рынке, приходите вечером, когда вернется с пастбища стадо, позже этого времени не задержусь – корову на ночь надо доить, обихаживать.

При появлении Андрея аисты на сосне заволновались, склонили даже вниз головы, словно спрашивая, куда это он собрался с утра пораньше (да еще с ружьем и на велосипеде), когда на дворе и на огороде столько весенней неотложной работы: день упустишь, после за год не наверстаешь.

Андрей беспокойство их понял: только-только начали привыкать к человеку, и вот – на тебе – бросает их в одиночестве, едет неведомо куда и зачем. Винясь перед аистами, он сокрушенно вздохнул, мол, ничего не поделаешь – надо. Но потом построжал и как меньшим своим, подчиненным братьям наказал:

– Остаетесь на хозяйстве! Я скоро!

Аисты – делать нечего – согласно взмахнули крыльями, оглядели с высоты дом и подворье: все ли в ладу и порядке, не забыл ли Андрей, спешно собираясь в дорогу, сделать чего самого важного? Осмотром своим они остались довольны: ничего новый хозяин не забыл, не упустил из виду, все заперто и прибрано, так что пусть едет, коль так ему срочно надо, а они за домом присмотрят.

На том они с аистами и поладили. Андрей без всякого разбега, с одного шага (что значит привычка и тренировка!) вскочил на велосипед и стал выруливать на едва приметную тропинку между молодым сосняком, а аисты вдруг зашлись во взаимном клекоте-провожании. Андрей приветно помахал им рукой и посильнее нажал на педали. Но когда уже подъезжал к школе и церкви, то вдруг увидел, что Товарищ поднялся на крыло, в два-три взмаха догнал Андрея и теперь охранно парил над ним. Так во время боевых афганских и чеченских походов зависали над его взводом и ротой вертолеты-вертушки, внушая бойцам уверенность в счастливом возвращении.

Отстал Товарищ от Андрея лишь при повороте в сосновый бор. Дороги их тут расходились. Андрей все больше и больше стал забирать вправо, чтоб, пробившись сквозь бор, выехать в верховье реки, где когда-то были лесные склады и сплавная пристань, а Товарищ ушел резко влево на пойменные болота и ольшаники, откуда уже изредка доносилось кваканье неосторожных весенних лягушек.

Еще только собираясь в поход. Андрей наметил себе, что поедет именно на лесосклады и пристань, любимое когда-то место сбора всех деревенских мальчишек. В годы раннего Андреева детства добытый в окрестных борах лес свозили вначале на лесосклад, а потом связывали в плоты и сплавляли в понизовье (а дальше в Десну и Днепр) иногда самотеком, доверяясь лишь одному течению, а иногда на буксирах, трудолюбивых и юрких катерах, глиссерах и полуглиссерах.