Отшельник 2

– Ага, – согласился Дмитрий. – Я же помню как батюшка одевался, даже если до ветру ходил.

Почти все дружинники посмурнели и тяжело вздохнули. У Одоевского единственного после устроенной Шемякой резни остался живым отец, да и то по причине отсутствия в тот час на Москве. Сейчас он в восьмом чине по Табели, и в каменьях и дорогих шубах для уважения нет надобности – звёзды на воронёном наплечнике говорят о важности их носителя лучше всяких драгоценностей.

Маментий тоже вспомнил про звёзды, и покосился на своё плечо, где сиротливо желтела одинокая тонкая полоска десятника:

– Будут и у нас большие звёзды, господа дружинники! Всё у нас будет!

Татарский сотник Карим выплюнул изжёванную травинку и поморщился:

– А не слишком ли жирно будет, десятник? – он протянул Маментию маленькую пиалу из чернёного серебра. – Вот лучше выпей кумыса, да и забудь.

– Да что мне твой кумыс? – покачал головой Бартош. – Медовухи бы предложил.

– Вот чего нет, того нет. Эти свиньи даже бочки изрубили.

– И ты хочешь, чтобы мы простили?

– Да не предлагаю я простить, десятник! Сам подумай, зачем тратить дорогущее снадобье на какую-то падаль? Давай мы ему просто кишки выпустим, да ими же и удавим.

– Слишком быстро, Карим. Я хочу, чтобы клятый угорец до самого конца всё прочувствовал.

– Тоже правильно, – согласился сотник. – Но снадобье всё равно жалко.

Они сидели на пригорке у небольшого костерка, а внизу догорала и ещё дымилась опустевшая деревня. Венгры не просто спалили её, но и убили всех жителей. Вообще-то такие жертвы в любой войне есть дело привычное, но тут всё иначе. Разбойные угорские людишки приходили не грабить и не за полоном, они развлечься приходили, только вот развлечение получилось слишком страшным и кровавым. Даже видавшие виды татары с досадой морщились и отворачивались, когда видели прибитых к стенам домов баб и вместе с ними же и сожжённых… Дети, брошенные в глубокий колодец и засыпанные всяческим хламом… Мёртвые мужики с отрезанными руками… Случайно оказавшийся в деревне монах с приколоченной ко лбу кружкой для подаяний…

– Нас, Карим, господь не простит, если мы отпустим эту тварь слишком легко, – Маментий поднялся с пропахшей конским потом кошмы и махнул рукой ожидающему решения Владу Басарабу. – Колите ему снадобье да тащите.

Волошанин молча кивнул и достал из поясного подсумка плоскую коробочку с красным крестом на крышке. Открыл, чудь задумался, выбирая нужное снадобье в диковинном пузырьке из мягкого стекла с острой иголкой на конце. Выбрал, и с пугающей ласковостью заглянул в глаза подвывающему от боли главарю угорских лихих людишек:

– Ты же не хочешь умереть? – тот что-то прохрипел в ответ на незнакомом Маментию языке, но Влад в толмаче не нуждался. – А ты и не умрёшь, я обещаю. Ты быстро не умрёшь, хунгарин.

Здоровенный мадьяр чуть ли не вдвое выше и втрое тяжелее худосочного волошанина, но Влад отказался от помощи товарищей по десятку, и лично поволок татя к одинокой берёзе с удобной веткой, на которую заранее набросил верёвку с петлёй. Под верёвкой в мёрзлой земле выдолблена ямка, а рядом лежит заботливо очищенный от коры кол из молодой осинки.

– Нравится? Да ты не молчи, можешь даже ругаться.

Но мадьяр молчал. Ни петля и ни кол по отдельности его не пугали, но и то и другое вместе…

– Ага, вижу что нравится, – Влад достал нож, намереваясь срезать с татя окровавленные портки. – Ты даже в ад не попадёшь, ублюдок! И душа твоя сгниёт вместе с мясом!

И снова взлетели над деревней жирные вороны, испуганные воплем, в котором боль смешалась с ужасом и безнадёгой. Глупые птицы…

Год второй от обретения Беловодья. Москва.

Полина Дмитриевна бросила на стол перед Самариным кожаный тубус, в каких обычно перевозили и хранили важные бумаги:

– Вот, Андрюша, почитай. Ты знаешь, я ни черта не разбираюсь в военных делах и лезть в них не собираюсь, но то, что творят твои отморозки из учебной дружины… Это вообще выходит за всякие границы разумного.

Андрей Михайлович пожал плечами и достал свернйтый в трубочку лист бумаги. Вообще-то он приехал в Москву не для занятий канцелярскими делами, но всё же любопытно узнать, что именно вызвало такую бурную реакцию Полины Дмитриевны. Ну и что там написано?

– …ага, венгры, значит… Десятник Маментий Бартош и татарский сотник Карим… Деревня сожженная… – Самарин с удивлением взглянул на государеву воспитательницу. – Дмитриевна, но это же не они деревню сожгли, а венгры. Ты чего волну гонишь?

– Да они пленного на кол посадили.

– Дело житейское.

– Это варварская жестокость!

– Опомнись, подруга боевая! Ты сама лично сосватала на русскую службу знаменитого графа Дракулу, а теперь имеешь наглость возмущаться?

– Он не граф.

– Ну да, на Руси с графьями напряжёнка.

– Но я не думала…

– А вот это хреново! – ухмыльнулся Андрей Михайлович. – Думать, это вообще-то очень полезное занятие.

– Нет, я думала, – поправилась Полина Дмитриевна. – Мне показалось забавным, если такой легендарный персонаж…

– Допустим, он пока вовсе не легендарный, – перебил её Самарин. – Но очень надеюсь, что в скором времени им станет.

– То есть, ты одобряешь?