Отшельник 2

– Твоими устами говорит сама мудрость, друг мой Маментий! Два часа тебе хватит, чтобы устроить засаду?

– Раньше успеем, – кивнул Бартош. – Мы же верхами. Только как бы тати не убежали раньше времени…

Карим опять принюхался к дыму и покачал головой:

– Недавно подожгли. Чуешь, солома на крышах ещё не прогорела? Там у них сейчас самое веселье.

Маментий не стал спрашивать, откуда татарский сотник так хорошо разбирается в дыме горящих домов. Зачем ворошить прошлое, так ведь можно и обидеть невзначай хорошего человека. Кто нынче без греха? У самого в былые времена чужие кошели к рукам прилипали, да и сейчас… Нет, не у своих, упаси боже! А вот доведётся пройтись по чужому вражескому городу… Кстати, а свои вражеские города бывают? Вопрос интересный, но не своевременный – пора выдвигаться на эту… как её там… на позицию.

– Ну что, господа дружинники, вперёд?

Глава 5

Год второй от обретения Беловодья. На закат от Смоленска.

Союзники знали толк в загонной охоте и вывели безобразничавших в деревеньке татей точно к месту засады. Впрочем, дорог в здешних дремучих лесах немного, и у вершников ещё меньше путей для стремительного бегства. Они грабить пришли, и при малейшем отпоре не станут ввязываться в сабельную рубку, а постараются спасти свои шкуры, понадеявшись на скорость и выносливость коней.

– Хороши коняшки, куда как лучше наших будут, – Иван Аксаков издалека оценил конские стати и выдвинул предложение. – А не поменять ли нам своих, господин десятник?

– Я бы не советовал менять, – не согласился с товарищем Влад Басараб. – Это же мадьяры, сиречь хунгры или угорцы.

– И что?

– А то! У них там зима после Рождества начинается, а к Крещению уже заканчивается. В наши морозы они помёрзнут к херам.

Маментий отметил, что волошанин не только охотно и к месту использует точные и ёмкие словечки, но и считает себя человеком русским. Во всяком случае, русскую зиму точно считает своей.

– Да разве сейчас зимы? – проворчал Дмитрий Одоевский, поплотнее закутываясь в овчинный полушубок, крытый крашеным в цвет пожухлой травы сукном. – Раньше, говорят, такие морозы бывали, что вороны на лету замерзали. И слова замерзали.

– Это как? – удивился Влад.

– Да очень просто, прямо у рта и замерзали.

– Это что, всю зиму никто ни с кем поговорить не мог?

– Ну почему же? Двое говорят, а третий слова палкой отколачивает. Вот ежели не успевал, тогда да, тогда приходилось весны ждать, чтоб оттаяли. Как солнышко пригреет, так сразу отовсюду и слышится – «…мать… мать… мать…».

За шутками и прибаутками не забыли про главное, про лиходеев, скачущих во весь опор от визжащих и размахивающих саблями татар. Влад утверждает, будто это мадьяры? На взгляд Маментия они ничем от литвинов не отличаются, если только вблизи получится разглядеть. Впрочем, хорошие тати – мёртвые тати, а в дохлом виде их происхождение никому не интересно. Покойники вообще никого не интересуют, кроме жирных воронов, кружащихся над дорогой в ожидании законной добычи. Может быть, для воронов мадьярские глаза вкуснее польских или немецких?

– Попрошу не щёлкать клювами, господа дружинники!

А кто щёлкает-то? В десятке таких нет и сроду не бывало. Пищали заряжены, замки взведены, только прицеливайся получше, да стреляй. Ну чисто охота на кабана из засидки, как в учебной дружине и обучали. Ну а старший десятник Лукьян Петрищев по прозвищу Лука Мудищев пообещал лично охолостить любого, кто по скудоумию или дурной лихости сунется в рукопашную свалку.

– Вы, стрелки пищальные, товар штучный, вам дар меткости от Господа нашего даден, а пищаль государем-кесарем вручена. За неё в немецких землях можно три-четыре лыцаря купить с оруженосцами, прислугой и всеми потрохами. Лыцари те, суть мужики в железной скорлупе, а вы, мать вашу ласково, эта… как её там… илита армии. Да, элита! Кто поправил? Десять вёрст в полном снаряжении! Время пошло!

– Разобрать цели, – негромко скомандовал Маментий, и отдельно указал Верейскому. – Пётр, ты бери на себя главного и постарайся живым оставить. Вдруг князю Ивану Евграфовичу будет любопытно поспрошать?

Обычно молчаливый Пётр на этот раз изменил привычке и хмыкнул:

– Да, князю такой редких птах понравится. А вот ежели бы те перья не на шелом воткнуть, а в задницу, стал бы хунгарец жар-птицей?

– Может бы и стал, – пожал плечами Маментий. – Только летать-то он всё равно не умеет.

– Так я научу, – дружинник придержал дыхание, выцеливая всадника с пышным плюмажем из диковинных перьев на блестящем шлеме.

– Чего ждёшь? – прошипел сквозь зубы Митька Одоевский. – Стреляй же, Петруша!

– Петрушки на ярмарках в балаганах! – огрызнулся Верейский и выстрелил.