Отшельник 2

– А я здесь причём? – пожал плечами младший полковник и поспешил замять неудобный ему разговор. – Так мы к Хомяку?

– Да идите уж, – махнул рукой князь. – Завтра с утра чтоб оба у меня были.

– А десяток? – на всякий случай уточнил Маментий.

– А нахрена ты мне без десятка нужен?

В десятке весть о неожиданном повышении в чине встретили с бурным одобрением, и Митька Одоевский, то есть уже дружинник государевой военной службы Дмитрий Одоевский, предложил отпраздновать это дело в ближайшем кружале бочонком доброго мёду. Это тоже было встречено с воодушевлением, но все надежды на весёлый вечер разрушил заявившийся с Маментием младший полковник.

– Вы не охренели, господа дружинники? – спросил он строгим голосом. – Добыча не сдана и не оценена, государева и прочие доли не отданы, в казарму не определились… И куда собрались?

На удивлённые взгляды Бартош объяснил порядок распределения долей в добыче, чем немало всех удивил. Раньше по обычаю всё доставалось князю или боярину, вооружившему и содержащему дружину, а те уж от щедрот могли вознаградить. А могли и кукиш показать, что тоже считалось справедливым. Воям же дозволялось прибрать к рукам мелочи, и на то закрывались глаза. Пару монет, например, или перстенёк с жуковиньем, или там пояс наборный. А как иначе, если на всём готовом живут, оружие и брони за казённый кошт справлены, да оклад денежного содержания в срок выплачивают? Понятное дело, не новикам, но остальные получают исправно.

– А далеко ли от казармы до кружала, господин младший полковник? – вежливо поинтересовался Иван Аксаков и пояснил. – Не в смысле медов, а из общего стремления к знаниям спрашиваю.

Прохор Ефремович усмехнулся:

– А как ты туда попадёшь, если полку объявлена готовность к выходу?

– К какому?

– Вот десятник вам всё и объяснит. Теперь же гоните телегу вон к тому амбару с башенками, там наш Хомяк и обретается. И да, предупреждаю, чтоб про хомяка ни единого слова!

А младший наместник городовой службы Устин Хомяков соответствовал прозвищу как статью, так и мастью – невысокий, круглый во всех местах, мордастый, с маленькими глазами и рыжей с сединой бородёнкой. Вот только повадки матёрого и битого жизнью волка. Он душу из Маментия вытряс, заставив взвешивать каждую монету, и словесно смешал с дерьмом привезённое десятком оружие. Брони, как он утверждал, вообще выгоднее выбросить, чем переделывать на что-то путное.

– Вот смотри, десятник, – Хомяков просунул палец в дырку от пули на зерцале доспеха. – Что ты видишь?

– Дырку вижу.

– Ничего ты не видишь, потому как в железе не разбираешься и норовишь государя-кесаря в разор ввести. Вот же, края внутрь загнуты, что неясного? Железо поганое, закалке не поддаётся… Могу принять по весу.

Дружинники недовольно заворчали, а слегка растерявшийся Маментий оглянулся на младшего полковника в поисках поддержки. Тот пожал плечами:

– Правильно, а на ком ещё наживаться, как не на десятке для особых поручений, что при господине полководце левой руки состоит.

Хомяков фыркнул и укоризненно покачал головой:

– Вот опять никто полностью дослушать не может. Я железо по весу приму, но за искусную работу по двойной цене. Сам-то доспех слова доброго не стоит, но настоящий мастер руку приложил.

Тут уж Маментию пришлось согласиться, тем более Прохор Ефремович едва заметно кивнул. Хомяков же, повозившись с весами, показал на них рукой:

– Сваливай сюда своё добро.

Но тут встрял Одоевский, остановив сунувшегося с дырявым бахтерцом Влада Басараба:

– Просьба одна, господин наместник государевой городовой службы…

– Младший наместник, – поправил Хомяков, но было заметно, что нечаянное повышение в чине ему польстило. – Что хотел?

– Давно хотел вес свой узнать, господин младший наместник. Вот уж неделю как мечта такая есть.

– Зачем это тебе? – насторожился Хомяков.

– Да как на прошлой неделе взвешивали, так господин старший десятник Петрищев излишней рыхлостью укорил. Ведь неправ он, да? Откуда во мне рыхлость?

Все посмотрели на довольно тощего дружинника, с которого постоянные учебные походы давно вытопили весь лишний жирок, и согласились, что упрёки старшего десятника Петрищева несправедливы. Хомяков же почему-то загрустил, и вдруг хлопнул себя по лбу:

– Вот же дырявая голова! Совсем запамятовал, что годные к починке брони выкупаются казной в три четверти стоимости от новых. Где-то у меня и грамотка с расценками была, – и прикрикнул на Влада Басараба. – Эй, дружинник, отойди от весов! Имущество казённое, не приведи господь сломаешь.

Чуть позже, когда получившие серебро дружинники вымелись из амбара и поджидали задержавшегося младшего полковника на воле, Прохор с усмешкой спросил у Хомякова:

– Всё развлекаешься, Устин? И не надоело?

Младший наместник плюнул на земляной пол:

– А что мне тут ещё делать, Проша? Засунул меня сюда князь грязное исподнее перебирать, вот я… Я же, матерь божью, вой, а не купчик с гнилым товаром.

Прохор построжел лицом:

– Ты, Устин, наше боевое охранение и засадный полк одновременно. Через кого начнут выходы на Ивана Евграфовича искать, как не через главного крохобора и стяжателя его войска?