Отшельник 2 (СИ)

Достойная добыча что ни говори. А потери… что потери? Всего-то четыре сотри убито и умерло от ран, ещё не меньше полусотни упокоятся с миром в ближайшие дни, зато доля каждого увеличится хоть на самую малость, но вполне ощутимо. Да не так уж много потеряли при умиротворении столь большого города. Тут, почитай, жителей было тысяч шестьдесят-семьдесят, из них десять ушли к Смоленску, ещё десять где-то торговлишкой промышляют в других землях, разбежалась чуть-ли не половина, вот и выходит, что против двадцати тысяч сражались. Хотя ладно, зарезанных в постелях стариков можно не считать, как и малых детишек, но всё равно изрядно!

* * *

Карло Гальдони неожиданно для самого себя оказался старшим в городе военачальником. Пополнение состояло из мелких и неподчиняющихся друг другу отрядов, а генуэзец имел репутацию опытного человека, и уже занимал должность главного по снабжению. Собрались, обсудили, и выбрали единогласно. А что бы не выбрать, если единственный конкурент, барон Артур фон Вилкус, скончался вчера вечером от смешной раны? Даже не в бою получил — барон поскользнулся в луже крови, и сел прямо на перевёрнутую борону. Вот зачем эти дикари притащили борону в город?

Собеседник сеньора Гальдони, которому и был задан вопрос, лишь пожал плечами в ответ. Какое дело ему, законному наследнику Московского престола князю Василию Юрьевичу до какой-то бороны? Его другое интересует:

— Ты, боярин Карла, так своим хозяевам и объясни — дескать, я признаю за ними права на Псков и Новгород, но взамен прошу военную силу, дабы вышвырнуть щенка из Кремля.

Гальдони немало пожил на Руси, исполняя волю покойного ныне татарского хана, и хорошо понимал русский язык. Говорил чуть хуже, но и перетолмачивать не требовалось. Зачем лишние уши в деликатном деле?

— Я передам твои пожелания, княже, но уже сейчас могу сказать, что Ганзейский Союз воюет серебром и золотом, то есть наёмными войсками, и вряд ли решится пойти войной на Москву без гарантий солидных прибылей. Что толку в признании прав на Псков и Новгород, если это только слова, которые невозможно пощупать, пересчитать, и положить в калиту? Тем более, он уже ганзейский без всякого признания, нравится это кому или нет.

Василий Юрьевич покосился на дверь, как бы подтверждая данное ему прозвище, и снизил голос до шёпота:

— И земли Великого Княжества Литовского в придачу.

— А их-то каким образом? — удивился Гальдони. — Нам бы Смоленск взять да удержать, а до остального дела нет. Разве что Жемайтию?

— Жмудинов? Забирайте! — с видимой радостью согласился князь. — Как щенка с московского престола прогоним, сразу их вам и отпишу.

— Так наследником Витовта является Иоанн?

— И что? — дёрнул щекой Василий Юрьевич. — Я старший родственник, по лествичному праву мне всё и отходит, в том числе и Литва.

Карло Гальдони кивнул, про себя подивившись весьма вольному толкованию законов. Нет, даже не толкованию, а твёрдой уверенности, что так оно и есть на самом деле, и другие мнения попросту не существуют. Интересно, чем ещё этот московит готов пожертвовать, чтобы взгромоздиться на нагретый задницами предков варварский трон? Не попросить ли любопытства ради передвинуть границу на пару дневных переходов восточнее? Передвинуть, и объявить о создании там собственной баронии или даже графства. Звучит же — граф Карлос де Можай! Ага, так звучит, что даже самому смешно стало.

Князь Василий Косой неправильно понял заигравшее в глазах сеньора Гальдони веселье, и заговорил быстро и торопливо:

— Не сомневайся, боярин Карла, мне будет чем заплатить наёмному войску. Потом заплатить, после взятия Москвы, но обязательно будет. Слыхал про меховую… эту, как её там… Слово ещё такое иноземное.

— Монополия?

— Ага, она самая. Меховую рухлядь кроме как от казны продавать воспрещается, и ты представить себе не можешь, сколько её сейчас на Москве скопилось. Одними только соболями можно выстлать дорогу от Кремля и до самого Рима. А беловодские товары не хочешь? Поди знаешь про них?

Сеньор Гальдони кивнул. Он не только знал про диковинки из сказочного Беловодья, но даже держал некоторые из них в руках. Купить не смог по причине заоблачной стоимости, но пощупал вдоволь. Бутыль из зелёного мягкого стекла с закручивающейся пробкой — сто талеров за штуку, а из прозрачного вообще за пятьсот. Венецианские стеклодувы локти кусают от зависти, но даже что-то похожее не могут изготовить. То ли руки у мастеров с острова Мурано не из того места растут, то ли сама земля на острове проклята… Как ни стараются, а не получается. И с зеркалами то же самое, если не хуже.