Только вот не стоит полностью отдавать заслуги и грядущую славу победителя этому болвану Пфайзеру. Швейцарские козопасы вояки суровые, тут никто не спорит, но есть и другие достойные, и есть командующий!
Поэтому сеньор Гальдони коротко бросил стоящим наготове оруженосцам:
— Коня мне!
Коня тут же подвели. Мощный и статный белоснежный жеребец, за которого когда-то пришлось отвалить кучу талеров, нетерпелива приплясывал на месте, дожидаясь седока и сигнала к атаке. На таком коне приятно въехать в историю! Что те алебардисты? Они всего лишь опрокинут противника, а победителем станет ведомая опытным военачальником тяжёлая кавалерия. Иначе и быть не может — кто нанёс добивающий удар, тот и числится победителем, что бы там ни утверждали завистники.
Щвицы красиво идут, умудряясь держать строй даже по колено в снегу. Сколько там до московитов осталось, шагов двести?
Но погодите, а что эти храбрые безумцы делают?
Со стороны московского войска раздался странный треск, далеко разносящийся в морозном воздухе, и люди Пфайзера почему-то стали падать. Опять треск. И опять… Господи милосердный, да из семи сотен никого не осталось! Хотя нет, вот кто-то ползёт назад, оставляя на снегу кровавый след, и надрывно кричит. Колдовство? Да это оно, потому что московиты по звуку трубы двинулись вперёд. Жалкими редкими цепями на несколько тысяч готовых к бою воинов!
Только от злых чар есть верное средство — доброе железо в брюхе колдуна. Или же арбалетные болты в мерзкие колдовские утробы!
— Стрелкам приготовиться!
Заскрипели сгибаемые дуги арбалетов. Хоть и бесчестное оружие, неоднократно преданное анафеме католической церковью и сразу несколькими Папами, но мощное и действенное.
— Стрелять с сотни шагов!
Но московиты остановились за сто пятьдесят шагов от ганзейцев, и опять вскинули к плечу своё непонятное оружие. Хотя почему непонятное? С такого расстояния уже хорошо видно, что у них в руках нечто похожее на аркебузы, но почему-то очень маленькое и без дымящихся фитилей. Даже украшений нет на оружии, иначе бы серебряная насечка блестела на ярком солнце. Серебро несовместимо с богопротивным колдовством?
Снова треск, будто мальчишки провели палкой по забору, только чуть громче. Различимы вспышки этих странных аркебуз. Господи милосердный, да они же палят без перерыва, не перезаряжая оружие!
— Арбалетчики, отвечайте же, сожри дьявол вашу печёнку!
Ответом лишь стоны, крики боли, да лязг доспехов падающих на утоптанный снег стрелков. Но этого же не может быть?
— Убейте их всех! — генуэзец обнажил меч и поднял коня на дыбы. — Кто любит Господа, за мной! Руби колдунов!
Сто пятьдесят шагов. Много ли времени нужно хорошему боевому коню, чтобы преодолеть это расстояние? Совсем немного, но московиты не дали и этого — жидкие ряды аркебузиров расступились, и в лицо атакующей кавалерии заглянули неприветливые жерла огнедышащих бомбард.
— Бух-х-х!!! — сказали жерла, и визжащие от жажды крови чугунные шарики врубились в ганзейскую конницу.
В сеньора Гальдони, скачущего в первых рядах, попало семь картечин. Чуть позже, когда князь Беловодский Андрей Михайлович Самарин распорядился достойно похоронить участников смелой, но безнадёжной атаки, бывшего генуэзского кондотьера закопали сразу в шести могилах. А как разобрать кто есть кто, если накладываешь павших в мешки совковой лопатой?
Но это позже, а сейчас над полем боя прозвучала команда на русском языке:
— Примкнуть штыки!
Глава 5
Славный и древний город Псков освободили малой кровью. То есть, со стороны Московского пехотного полка получилось четверо раненых, а обороняющийся ганзейский гарнизон потерял восемнадцать человек погибшими от применения светошумовых гранат и слезоточивого газа. Здесь оставили самых старых и непригодных к битве, а в преклонном возрасте сорока и более лет не всякое сердце выдержит потрясение от выжигающей глаза яркой вспышки и оглушительного грохота, после которого кровь течёт из ушей. Да ещё неведомая и невидимая отрава, раздирающее нутро и заставляющее выхаркивать лёгкие в безудержном кашле. Так что да, почти бескровно.
И точно так же без пролития крови заплясали в петлях шестьсот двадцать ганзейских наёмников, приговорённых к смерти на Вече за преступления против жителей. И ещё одиннадцать человек из местных приговорили к петле за явное сотрудничество с захватчиками. Да шестерых за сотрудничество тайное, но выплывшее наружу за короткое время ганзейской власти.
Князь Беловодский Андрей Михайлович Самарин, утвердивший приговоры от имени государя-кесаря, выразился коротко:
— Помер Максим, да и хер бы с ним!
Правда его поняли неправильно и латинское слово maxim перетолмачили дословно, после чего уже без суда повесили ещё восьмерых бояр, двух аглицких купцов и семерых свейских, а прочих немцев вообще без счёта. Эксцесс исполнителя, так сказать.