Отшельник

— Размечтался, — незлобно ткнул его в бок Курган. — Вот выйдешь — и поселяйся. Тебя ведь раньше нас из клетки выпустят. Давай сюда — и будет тебе домик в деревне, землица, бабенка, кошка с собакой…

— И нам заодно присматривай, — поддержал разговор Кирпич. — Я лично тоже не против сюда после зоны.

— Что присматривать? — повернулся к нему Ушастый. — Домик? Или бабенку с кошкой и собакой?

И на ходу получил подзатыльник.

— Все сразу! А лучше бабенку с хаткой и всем остальным.

Все трое рассмеялись.

— Правда, братва, базар в сторону. Выходим на волю — и сюда. Кто первым выходит — за других побеспокоится. Мне тоже надоела моя жизнь… Ни кола, ни двора, мечусь, как собака бездомная. Никто и нигде меня не ждет, кроме как в ментовке да на зоне. Хватит… Будем жить, семьями обзаведемся, как все нормальные люди, делишко раскрутим. У меня, между прочим, кое-какие планы уже имеются, обмозгуем. Никакого криминала. В церковь пойдем, батя теперь свой, да и старику подмогой будем. Все, братва, решено: селимся здесь!

Они прошли еще в сторону деревни, уже мерцавшей вдали теплыми огоньками своих домишек.

— Подтапливают люди, — Ушастый кивнул в сторону хаты, над которой шел дым. — На стол, небось, накрыли: картошечка, супчик, рыбка… Может, курочку пожарили, яичек сварили… Эх, туда бы сейчас…

— А мне кажется, мы сейчас туда и рванем, — Кирпич остановился, всматриваясь вдаль. — По-моему, там не подтапливают, а горят. Пожар там! А ну-ка, братва, ноги в руки!

Пробежав еще сотни три метров, они теперь точно убедились, что над крышей валил едкий густой дым, а из окон выбивается пламя.

— Да что там, ослепли все? Горят ведь люди! Горят!

Курган бежал первым, быстро приближаясь к месту беды, откуда уже доносились истошные женские вопли, детские крики и плач. Кто-то звал на помощь, но дом стоял на самой окраине деревни, в овражке, поэтому то, что было пожаром, со стороны самой деревни могло казаться просто дымом от большого костра.

Неожиданно вперед вырвался Ушастый и перегородил всем дорогу.

— Братва, у нас последний шанс, — он тяжело дышал. — Другого не будет…

Всем было понятно, о чем он говорил: для них это была последняя возможность скрыться от неизбежного ареста и последующего приговора за побег. Войти в деревню означало окончательно выдать себя.

— Вот мы тебе его и даем, этот последний шанс, — тоже задыхаясь от быстрого бега, ответил Курган. — Не оправдаешь нашего доверия — башку снесу.

— В смысле?.. — Ушастый растерянно посмотрел на Кургана и Кирпича.

— В том самом смысле: выходишь на волю — и сюда. Присматриваешь себе хатенку, бабенку, собачонку, а потом и для нас, пока мы там с Кирпичом остаток закрытые будем. Сейчас, братва, за дело! Там люди погибают!

Подбежав к самой хате, они увидели ее в огне со всех сторон. Окна и двери были наглухо закрыты, но из-под щелей вырывались языки яростного пламени, бушевавшего внутри.

— Господи, Царица Небесная! — причитала стоявшая на коленях обезумевшая от страха и отчаяния старушка. — Спаси, сохрани, изведи их оттуда!

Курган подбежал к ней и стал трясти за плечи:

— Кто там? Сколько?

Но та, ничего не соображая, лишь кричала и кричала, воздевая руки к небу:

— Спаси их, Матерь Божия! Укроти огонь! Пощади!

На мгновение придя в себя, она вдруг схватила за плечи самого Кургана:

— Дочка моя там… Галька… пьяница горькая… я ей сколько раз… а она, зараза… а теперь сама и пятеро внучат… живьем! Понимаешь ты или нет! Живьем! Пока пожарные приедут, от них только косточки… Галька… пьяница… Господи, спаси их, Господи!

И снова закричала, воздев руки к небу и никого не видя рядом.

— Так, — распорядился Курган, — стволы в сторону, вон туда под дерево, а сами…

Он увидел во дворе колодец.

— По ведру воды на себя — и в пекло! Может, успеем!

Окатившись ледяной водой, в мокрой одежде они одним ударом проломили входную дверь и ворвались вовнутрь. Раскаленный воздух моментально обжег им дыхание и легкие. Закашлявшись и чуть не лишившись сознания от ядовитого дыма, они легли на земляной пол, где гулял сквознячок, еще больше раздувая пожар; через нагромождение обгоревших ящиков, стульев, табуреток они протиснулись в комнату, стараясь разглядеть живых.

Первой увидели саму мать — Гальку, валявшуюся посреди этого хлама без чувств, но слабыми стонами еще подававшую признаки жизни. Она была грузная, заплывшая: ее обгоревшая кожа, покрытая страшными ожогами, местами свисала черными кусками. Взвалив на себя и набросив сверху мокрую куртку Ушастого, чтобы не добавить ожогов, Кирпич потащил ее к выходу, тогда как сам Ушастый и Курган искали в разных углах детишек, чьи крики о помощи разрывали душу.

Трех из них, что постарше, они увидели сбившимися под маленьким глухим окошком, вокруг которого полыхали грязные занавески. Дети были похожи на загнанных зверьков перед лицом неизбежной смерти: они отчаянно визжали, закрывая личика ручонками — тоже обгоревшими, в копоти и саже.

— Давай сюда, сорванцы! — прохрипел Курган, подобравшись к ним.