Две недели врачи боролись за Люськину жизнь, пытаясь вывести из комы: полученная при падении и ударе черепно-мозговая травма оказалась очень серьезной и опасной. Домой она возвратилась в коляске: совершенно неузнаваемая не только внешне, но и внутренне. Исчез прежний гонор, исчезла насмешливая улыбочка, исчезли нескончаемые пошлости и остроты. Кого-то из друзей, приехавших к ней, она попросила привезти в деревню того самого Фофу, писавшего об отце Игоре, и других журналистов, в том числе телевидение. Думая, что от Люськи последуют новые разоблачения о «похождениях» сельского батюшки, дружок постарался безотлагательно исполнить просьбу, привезя с собой целый микроавтобус писак, охочих до сенсаций. И сенсация получилась. Правда, вопреки всем ожиданиям, Люська продемонстрировала гостям оригиналы видеозаписей, из которых были взяты скандальные кадры, а затем подробно рассказала о том, как созрел ее коварный план. Она сняла все подозрения с отца Игоря, заодно оправдав и своего дружка Фофу, тоже оказавшегося жертвой подлой «подставы».
Едва самостоятельно встав на ноги, она пришла в церковь, опустилась перед прихожанами на колени, в присутствии отца Игоря стала слезно просить прощения, глубоко и искренно раскаиваясь в содеянном. Ее простили: так же искренно, как и Люськины слезы. А потом… Потом Люська просто исчезла. Куда, как надолго, почему — никто не мог понять, даже родители. Она исчезла не только из деревни и из виду своих самых закадычных друзей, но и своей прежней жизни. Никто не сомневался, что к ней она уже больше не вернется. И не потому, что была для нее староватой: после всего случившегося ее воротило от всего, чем она жила до сих пор.
Однажды отцу Игорю рассказали, что далеко от этих мест, в глухом заброшенном скиту, кто-то видел монашку, очень похожую на Люську: что-то в ней осталось от прежней красы. Была ли то действительно она? Может, ошиблись. А может, и нет. Кто знает… Деревенским людям она запомнилась не прежней распутной девицей, не своими похождениями, а слезами, раскаянием в том, чем была полна ее жизнь. И если это раскаяние привело ее в монастырь, что тут странного?..
Затерянный мир
Страсти вокруг истории с отцом Игорем улеглись не сразу. Не всем верилось, что Люська могла раскаяться так, как она это сделала: искренне, прося в горьких слезах прощения за совершенную подлость. Зная прежнюю Люську, даже близкие друзья и подруги встретили это раскаяние с сильным сомнением, пытаясь найти личную Люськину выгоду, расчет. А кто-то был разочарован в развязке: им хотелось расправы над отцом Игорем — публичной, скандальной, громкой. И не потому, что питали к священнику личную неприязнь, злобу, месть — нет, молодой батюшка старался со всеми жить в мире и согласии. Такие провинциальные скандальные истории всегда встряхивали привычную размеренную жизнь деревенской глубинки, будоражили ее. Верующие пробовали одернуть слишком языкатых «судей» — дескать, негоже топить человека, даже если тот и оступился, — да деревенскую молву разве удержишь, обуздаешь?..
Конечно, Люськины признания в содеянном и то, как она пришла к этому, поразили всех людей. А некоторые увидели в этом событии прямое предупреждение себе: поутихли, прикусив язык. Успокоились и те, кто уже готовился к приезду и встрече нового настоятеля.
— Вот и слава Богу, что разобрались во всем, — Андрей Иванович оставался по-прежнему спокойным, невозмутимым и справедливым. — Сплошное искушение нашему батюшке, спаси его, Господи.
Собою оставалась и Полина.
— Прости нас, батюшка родненький! — заламывала она руки, чуть не падая отцу Игорю в ноги. — Мы за вас так переживали, так молились! И здесь молились, и там…
— Где это «там»? — отец Игорь насторожился.
— Ну, там… На хуторах… Где новые люди поселились, отшельники. Я же рассказывала. Это святые люди, истинные подвижники. Они как узнали обо всем, что случилось с вами, сразу на усиленную молитву встали: и Псалтирь неусыпно по очереди читали, и молебны специальные служили, и молитвы древние читали, чтобы Господь отвел от вас искушение.
Отец Игорь заметил, что Полина и еще несколько прихожанок все чаще стали хаживать к поселенцам на один из хуторов. Возвращаясь, они взахлеб расхваливали тамошние порядки, суровый аскетизм.
— Живут люди по уставу, заповеданному отшельниками-старцами, — восхищенно рассказывали они, окружая себя прихожанами. — У них все не так, как у нас. Если пост, то для всех пост: исключения ни для кого нет. Многие вообще от еды отказываются, лишь воды себе позволяют пару глотков на день.
— Как же они живут? — изумлялись впечатлительные женщины. — Откуда силы берутся на работу, молитву и все остальное? Поди, на земле ведь, а земля любит, чтобы ей кланялись.