Отшельник

Ромаааа, какой же ты… сумасшедший, безумец, разве так отпускают? Ты бы сначала выпотрошил меня, изрезал мне сердце и сжег душу, а все твои ходы на нашем с тобой игровом поле вели нас обоих к проигрышу. Нет никакой «ничьей», каждый из нас нанес другому травмы, несовместимые с жизнью. Ты бросил меня истекать кровью и тянуть к тебе сломанные руки, тогда как сам пытался дышать со сломанными ребрами, осколки которых изрешетили твои легкие. Ты все просчитал, но не просчитал лишь одного, что невозможно отпустить того, кто не хочет уходить, как и невозможно держать того, кто не хочет остаться.

Мне казалось, что дорога длится целую вечность. Не часы, не минуты, а года и столетия. И чем ближе я к нему, тем больнее бьется сердце в груди. Когда взяла такси, я уже не знала — сердце ли во мне или колокол, который сотрясает набатами все мое тело.

— Вам куда?

Я назвала адрес и увидела, как вскинул голову таксист и посмотрел на меня в зеркало.

— Вы уверены, что вам нужно именно туда?

— Да, уверена.

— Там только одна усадьба Багровый закат.

— Мне нужно именно в нее. Все верно.

Таксист повернулся ко мне всем корпусом, его глаза округлились:

— А вы ничего не знаете? Несколько недель назад об этом гудел весь Интернет.

— Чего не знаю?

Мне вдруг стало не по себе, словно ком подкатил к горлу, и сердце резко замедлило свой бег, внутренности скрутило предчувствием.

— Багровый закат сгорел дотла. Не уцелел даже заповедник. В тот день был сильный ветер, и огонь перекинулся на деревья. Пожар не могли потушить очень долго. Зарево было видно на окраине города, так полыхало.

Я сделала резкий вдох, так, словно воздуха не хватает, шумно, с хрипом. Мне, и правда, его не хватало.

— Аааа… — я не могла спросить, не могла произнести ни одного слова. Захлебываясь вздохами, я схватилась за горло.

— Говорят, сам хозяин поджег свое имение, но никто не знает достоверно. Так, сплетни. Он, конечно, тот еще чокнутый этот Огинский, но сжечь свой дом! Не думаю, что он больной до такой степени.

Я продолжала задыхаться и пыталась найти застывшими пальцами бутылку с водой.

— Он даже пострадал в огне, вертолет забирал пострадавших в город. Этот дьявол как всегда не дал интервью журналистам, а потом всю Сеть почистили от новости.

Я наконец-то смогла вздохнуть, и по щекам полились слезы, нашла бутылку с водой, открутила крышку, сделала несколько глотков, пытаясь отдышаться.

Живой… О, боже! Он живой… Смотрела на таксиста, который словно не замечал моего состояния и продолжал болтать как заведенный. Он даже не подозревал, что только что убил меня и тут же воскресил с такой острой и быстрой жестокостью, что у меня кислотно-ядовитым осадком трясло все тело.

— Поехали. — хрипло сказала я.

— Куда?

— Туда.

Не знаю, зачем попросила об этом, наверное, я хотела своими глазами увидеть пепел, оставшийся от усадьбы, которую я когда-то ненавидела так же люто, как и ее хозяина. Таксист пожал плечами, и мы тронулись с места. Сейчас мне казалось, что первый раз я сюда ехала так давно. Целую жизнь назад. В ней не было боли, в ней не было смертельной тоски, в ней не было слез, выжигающих душу до лохмотьев. Но я бы ни за что не хотела вернуться туда, где я не познала всего этого. Я ведь и не жила тогда, я существовала, я — как все. С Романом никогда не было как у всех, никогда не было просто и понятно, но мне вдруг показалось, что самой наполненной жизнью я жила только те месяцы, что провела с ним.

— Его мать умерла как раз после пожара, говорят, ей была дорога эта усадьба, не выдержала потери. Собаки тоже пострадали. Никого не пожалел изверг. Хорошо хоть слуг рассчитал за день до этого.

— А можно без комментариев? — спросила и сама не поняла, как смогла произнести хоть слово.

— Не понял?

— Что вы болтаете, как баба, вы что-то понимаете в том, что говорите? Вы знаете этого человека? Выполняйте свою работу и желательно молча.

Его глаза округлились снова, и он резко замолчал, а я, тяжело вздохнув, снова повернулась к окну. Я еще не знала, что делать дальше и где искать его, но я знала, что найду. Он бы меня нашел. Непременно. Если бы знал, что я этого хочу. Что ты натворил, Рома? Ты себя наказал? Как в детстве? Как в тех письмах, которые писал отцу? В них маленький мальчик сжигал свои игрушки, потому что в них никто не хотел играть. Зачем ты сжег дом, Ромаа?

Перед глазами его лицо и глаза… в которых потонула та самая боль, которую он редко показывал, она плескается на дне. Пузырится пеной, как кислота, отравляя ему существование. Превращая каждый его день в агонию.