Отшельник

Обугленные деревья походили на позорные столбы, и пепел, застилающий землю, напоминал серые хлопья снега. Багровый закат превратился в долину смерти с черными обломками камней, пустыми глазницами выбитых окон, висящей лохмотьями крышей. Я попросила таксиста подождать меня и вышла из машины. В воздухе витал смрад. Все еще воняло гарью. Дом походил на убитого и растерзанного зверя, чьи кости тлели под летним солнцем и дымились от капель дождя. Нет, я не чувствовала триумфа, мне казалось, что этот дом как олицетворение самого Огинского. Как физический пример его саморазрушения. Словно он сжег не усадьбу, где родился и провел детство, он сжег самого себя, и мне страшно подумать, какое чудовище освободилось из недр этого ада. Но я больше его не боялась. Это мое чудовище.

Никогда не думала, что позвоню ей сама, что смогу это сделать, не содрогаясь от ненависти к ней. Но ненависть никогда не жила во мне долго, но это не означало, что у меня короткая память. Лариса ответила не сразу, и я даже испугалась, что у нее сменился номер, и тогда мне будет неимоверно трудно искать Огинского, начиная из ниоткуда.

— Привет, Лара.

Молчание в трубке, и я мысленно прошу ее не отключать звонок.

— Что тебе надо?

Узнала, значит. Это хорошо.

— Ничего особенного, всего лишь узнать, где можно найти Огинского.

Она ухмыльнулась, это было слышно даже в сотовом.

— Откуда я знаю, где этот ублюдок. Я ничего о нем не слышала с тех пор, как по твоей милости мне чуть не отрезали язык.

— Но твой язык цел, насколько я слышу.

— Цел. Но я не хочу его лишиться, болтая с тобой тут. Может, господину Огинскому это снова неугодно. Черт его знает.

— Он не узнает об этом. Мне нужно его найти, Лара. Помоги мне!

— Пыф! Скольким его телкам нужно было потом с ним связаться, на коленях вымаливали личный номер. С чего бы я тебе стану помогать?

Она нарочно била меня в самое сердце, метко била, больно так, что я вздрагивала от ее слов.

— Потому что ты мне должна, Лара. Потому что в отличие от всех других его телок, меня ты просто продала ему, как вещь, против моей воли! А долги надо возвращать.

Несколько секунд молчания.

— А ты поумнела. Еще неясно — кто кому должен.

— Несколько месяцев моей жизни мне задолжала именно ты. И заметь, я не прошу у тебя платы, я прошу помочь мне найти Огинского.

— Я не знаю, где этот ублюдок. Реально не знаю. Чокнутый психопат сжег свой дом и растворился в аду, наверное.

— Давай обойдемся без отступлений в лирику. У тебя наверняка остались какие-то связи, номера ваших каких-то общих знакомых.

Она раздраженно выдохнула в трубку.

— Да не общалась я с его знакомыми. Ни с кем. Хотя… дда, точно. С Ниной Лейбович общалась. Мы встретились на благотворительной вечеринке в Доме Художников. Она организовала там выставку и аукцион. У меня даже остался ее номер. Могу дать.

— Нет. Не давай. Позвони ей сама. Спроси, где она сейчас и как можно с ней увидеться, или спроси что-то про ее выставку, про фонды, не знаю, чем она там занимается. Мне просто скажи, где она сейчас, я сама ее найду.

— Он тебя выгнал, да?

— Ты последняя, с кем я буду обсуждать свою личную жизнь.

— О… как. Значит, Огинский стал твоей личной жизнью.

— Не твое дело.

— Ты только помни, что последняя, кто тоже так говорила, порезала вены и умерла в ванной, наполненной собственной кровью.

Я закрыла глаза и набрала в легкие побольше воздуха.

— Найди мне Нину Лейбович, Лара. Это все, о чем я тебя прошу. В твоих советах я не нуждаюсь. Я как-нибудь сама.

Пока я ждала ее звонка, гуляла по той набережной, где мы гуляли с ним вместе. Он покупал мне воздушные шары и мороженое. Он покупал все, что я просила. И я вдруг подумала о том, что с самого начала, с самого первого дня Огинский делал все, о чем я его просила. Своими извращенными способами, но делал. Все, кроме свободы… он давал мне так много, как ни один мужчина не мог бы дать своей женщине. И это заключалось не только в деньгах и подарках — он отдавал мне свое время. Мы ведь очень много проводили его вместе. Ему было достаточно, чтобы я просто сидела рядом. Иногда он мне так и говорил:

«Останься… я потом отнесу тебя в постель. Мне легче дышится, когда ты рядом».

Как же все это не складывалось с той отвратительной бесцеремонной жестокостью, с которой он выставил меня из дома. Проклятый упрямец хотел, чтоб я ушла… Чтоб не думала возвращаться и быть с ним из жалости.

«Не смей меня жалеть….»