Отшельник

«Я нужна ему…». Странное ощущение, ведь всем своим существом этот странный и замкнутый в себе человек отрицал это — насколько вообще возможно отрицать существование чего-то. И в то же время я невероятно сильно чувствовала его необходимость во мне. Может быть, я наивная идиотка, которая таким образом попыталась оправдать возникшие эмоции по отношению к самому дьяволу. Оправдать те кошмары, что он позволял себе творить с людьми. Но в тот же момент было какое-то понимание — почему и за что. У Огинского какое-то чудовищно искаженное чувство справедливости, оно имеет совершенно уродливые формы и торжествует самыми отвратительными способами.

В доме царила странная атмосфера, словно все затаились и боятся сделать лишнее телодвижение. На кухне я услышала, как Кристина отдает распоряжение отнести ужин Огинскому в мастерскую. Значит, вот где он провел все эти дни… в мастерской. Вспомнились его быстрые штрихи по записным книжкам, по листкам с напоминаниями. Какие-то бесформенные орнаменты, не имеющие логических очертаний. Чудовище рисует чудовищ на бумаге. Это так символично.

— Он не выходит оттуда третий день. Впервые вижу его таким. Я вынесла вчера несколько пустых бутылок из-под виски, пока он спал. Не помню, чтоб хозяин раньше пил. Притом в таких количествах. Сам на себя не похож. Скорее, напоминает нашего покойного хозяина Огинского-старшего, тот мог не просыхать месяцами и при этом вести бизнес из своего кабинета в подштанниках и трубкой в зубах.

Голос Кристины доносился чуть приглушенно, тогда как ее собеседница говорила более звонко.

— Это все из-за этой ведьмы. Она его приворожила. Он с матерью поссорился. Выгнал из дома. Я сразу сказала, что мы с ней неприятностей не оберемся. Скоро и нас заденет резонансом. Ох, отпустил бы он ее, и все стало б на свои места. Добром все это не кончится, он совсем на безумца стал похож.

Я решительно распахнула дверь в кухню, и они тут же замолчали и уставились на меня вдвоем. А я взяла поднос с чашкой кофе и тостом со стола.

— Я отнесу.

Кристина шагнула ко мне, глядя исподлобья.

— Не велено. Сказано у двери оставлять, захочет — возьмет.

— Вот я и оставлю.

Они не посмели мне перечить, но посмотрели с такой ненавистью, что я ее ощутила кожей. Но было в этом моменте что-то невероятно сумасшедшее, одурманивающее пониманием и осознанием собственной власти. Той самой, которую своей страстью дал мне хозяин этого дома. И все они о ней знают. И поэтому боятся сказать мне лишнее слово.

— Интересно, что она запоет, когда надоест ему. Когда он вышвырнет ее, как и других до…

— Еще никто не был здесь так долго. Эта сучка и не спит с ним, и за яйца держит, не иначе как приворот.

— Ну почему? Была. Его жена.

Обе усмехнулись, а я пошла по узкому коридору с подносом в руках, лихорадочно вспоминая, где в этом доме находятся ступени в мастерскую на подвальном этаже. По мере того, как я спускалась, мною снова овладевал страх, он подкрадывался предательски от кончиков пальцев на ногах и вверх вдоль позвоночника к затылку. И поднос подрагивал в руках… я до последней секунды не думала, что сделаю это — спущусь в берлогу раненого хищника по собственной воле, прекрасно осознавая, что могу уже никогда оттуда не выйти.

Но меня это не остановило. Я полетела в ту самую бездну, из которой он тянул ко мне руки. Подошла к двери, за ней орала музыка, разрывая колонки и мои барабанные перепонки. Не знаю почему, но слова, взрывающие тишину и отталкивающиеся от стен, стали своеобразным триггером для меня. Все сомнения смыло чудовищной волной какого-то дьявольского желания войти в это логово. Переступить черту.

Что будет, если шторм закончится? И я не вижу тебя

Такой, какой ты никогда не была.

Идеальный ореол золотого волоса и молнии

Ставит тебя напротив последнего танца планеты.

Представь на минуту, серебро раздвоенного неба

Освещает тебя, как звезду, за которой я буду следовать.

Но теперь она нашла нас так, как я нашел тебя,

Я не хочу убегать, лучше сокруши меня.

(с) Snow patrol. What If This Storm Ends

Я толкнула дверь плечом и застыла на пороге, ошалевшая от увиденного — отовсюду на меня смотрели мои портреты. Их были десятки самых разных. Они застилали пол обрывками и целыми листами. Они валялись на диване, они скрутились в трубки у стен. Сотни моих лиц и тел. Везде только я… Как в белых зеркалах, искажающих действительность до неузнаваемости.

Поднос выпал из рук, и чашка с дребезгом разбилась, расплескивая кофе на белые полотна. Он остановился, рука с кистью замерла. Но даже не поднял на меня взгляд, продолжил, как безумец, водить по холсту, возможно, рисуя очередные очертания моего лица и тела. И мне вдруг показалось, что я сейчас не в его мастерской, а внутри него самого, внутри его бездны… с диким триумфом, с дрожью от осознания — чем она полна и какая сумасшедшая музыка играет внутри него, и он, как дьявольский режиссер, взмахивает кистью, как палочкой, обрушивая на меня каскад бешеной энергии.

Что будет, если шторм закончится? Он ничего не оставляет

Нам, кроме памяти и отдалённого эхо.