Отшельник (Бонус от автора)

Бывало, я все же не выдерживал и требовал сообщить мне - что она сейчас делает. Как и раньше. За ней постоянно следовали мои люди. Не потому что я следил за ней, а я боялся, что ей могут навредить.

У меня хватало врагов. Один Неверов чего стоил. Но ему мы с Марком приготовили западню, и он вот-вот должен был в нее попасться… Только вместо Неверова в западню попалась моя солнечная девочка.

Я сам себе не поверил, когда мне доложили, что она приехала к сгоревшему Багровому закату. Боль захлестнула с новой силой. Боль и злость какая-то неуправляемая. Я не хотел, чтоб она меня нашла. Запретил всем говорить - где я.

Но… я не знаю, какие дьявольские силы помогли ей меня найти. Даже Марик не сразу смог. Первые дни я валялся тут в одиночестве и не хотел видеть даже его. А ведь я ее почувствовал. Знаете, как собака чует хозяйку, сначала вскидывает голову, шевелит ушами, ведет носом, а потом вскакивает на все четыре лапы и несется как ошалелая. Так и я вскочил с дивана и бросился к окну при звуке подъезжающей машины.

Светящиеся шашки такси в кромешной тьме полупустого района мерцали желтыми огоньками. Сюда больше не к кому приезжать, я купил все здание целиком, и в нем кроме меня никого не было. Увидел ее и глаза закрыл. Грудную клетку тут же разворотило изнутри и обожгло, как серной кислотой. Нашла! В это не верилось так же, как и в то, что она вообще находится здесь так близко ко мне. Не верилось, как людям не верится во все потустороннее. Я задернул штору и выключил свет. Спрятался в привычной темноте.

На меня обрушилась свинцовая глыба понимания – я не должен ее сюда впустить. Не должен принять ее жалость за что-то иное и довольствоваться этим, пользуясь ею и отбирая ее жизнь и ее выбор. Потому что жалость – это не выбор. Это слабость, в которой чаще всего придется сильно раскаяться. Я надеялся, что она решит, что здесь никого нет, и уйдет, но Лавруша… чтоб его! Он ее узнал и взвыл, завизжал, всеми своими собачьими силами стремясь к ней, к его спасительнице. Мы вместе с ним стояли по ту сторону от двери, он драл ее лапами, а я ногтями, прислонившись к ней лбом и открыв рот в немом вопле. Каждое ее рыдание, как плетью по обнаженному мясу, каждое слово - ржавыми гвоздями под ногти. Уходи, малышка! Уходи! Нет меня здесь… остался только монстр жуткий, и ему больше нечего тебе предложить, кроме уродливой морды и развороченной грудины без сердца, ты ведь его забрала и раздавила своими маленькими ножками.

– Ромаааа, открой мне. Я знаю, что ты там. Слышишь? Я знаю! Впусти меня!

Господи, маленькая, куда впустить? Обратно в бездну, в логово больного зверя? Зачем? Я же заразный. Уходиии! Твоя жалость ему не нужна!

– Почему ты делаешь это с нами? С собой? Зачем ты себя наказываешь? Боишься меня? Боишься, что я причиню тебе боль? А про меня ты подумал? Подумал, какую боль ты причиняешь мне. Сколько боли ты обрушил на меня за все это время и продолжаешь рвать меня на части. Я полумертвая, Ромаааа. Ничего не хочется без тебя. Только одно и держит… слышишь? Что ж ты за зверь такой, чудовище, готовое корчиться от боли и грызть до костей других, но не позволить приблизиться к себе. Впусти! Меня!

Нет, девочка, ты живаяяя! Это я гниющее ничто, которое заразит тебя своим разложением. Что ж ты мне душу рвешь, Надяяя?! Замолчи… не говори больше ни слова! Не смей! А самого трясет, и я бьюсь лбом о дверь, раздирая обивку ногтями все глубже. Там, в нескольких сантиметрах наркотик… там чистейшая доза забвения, за дверью жизнь, и мне страшно ее впустить, чтобы тошнотворный запах моего мрака не сожрал ее нежный аромат. Наверное, я заорал, когда услышал ее удаляющиеся шаги. Да, я орал… ментально орал так, что мне казалось, у меня из ушей льется кровь и все стекла в доме потрескались. Я орал ей «не уходииии». Беззвучно и в то же время так громко, что сам ослеп и оглох.

И вдруг меня словно вышибло из реальности мощным безжалостным ударом прямо под дых - я снова услышал ее голос:

– Я люблю тебя, Роман Огинский. Слышишь, упрямое чудовище? Я тебя люблю! Я хочу быть с тобой… и мне плевать – есть у тебя деньги или нет. Плевать, какой ты сейчас - красивый или страшный. Я тебя люблю, ясно?! Люблю тебяяя, Ромааа! Это тыыы! Ты не умеешь любить, и нет… нет, никто тебе не нужен! Никто!

И я проиграл… щелкнул замком и отчаянно обессиленный этой войной с самим собой застонал вслух ее имя.

Не помню, что она мне говорила, когда нашла меня у окна… я не слышал, это было неважно, у меня в голове взрывалось ее «я люблю тебя, Рома» тысячами брызг, ослепляя и заставляя сходить с ума от… нет, не счастья, у всего, что связано с ней, нет никакого названия. Счастье слишком ничтожно по сравнению с тем, что испытывал тогда я.