Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Вот же история, положенная в основу, казалось бы, неправдоподобного, только что оконченного им повествования «Пагубные последствия необузданного воображения»: молодой человек влюбляется в красивую девушку, которая оказывается не чем иным, как просто-напросто неодушевлённой механической игрушкой, созданной учёными-авантюристами для обмана легковерных. «Может ли произойти такое — влюбиться в куклу?» — спрашивает автор. И двойник, другая ипостась автора, отвечает: «Взгляните на свет: сколько встретите вы кукол обоего пола, которые совершенно ничего иного не делают и делать не умеют, как только гуляют по улицам, пляшут на балах, приседают и улыбаются. Несмотря на то, частёхонько в них влюбляются и даже предпочитают их людям, несравненно достойнейшим!»

Однако в этих словах — вывод, сентенция. А надобно прочитать, как безо всякой дидактики, увлекательно, с приключениями, от которых захватывает дух и замирает сердце, развёртывается шаг за шагом роман юного повесы и куклы, как в искусно расставленные плутовские сети мошенников попадает легковерный и неокрепший ум.

Автор и сам, подмигивая своему двойнику в зеркале, хохочет и волей-неволей громко выражает одобрение по поводу своих сочинительских способностей, так что на шум, производимый им, в комнату вбегают Алеханчик и Аннет.

Двойник исчез, потому что автор повернулся к вошедшим:

   — Присаживайтесь, друзья мои. Давненько я вам не читал мною написанного, потому начну сей же час новое, захватывающее произведение, которое, вы слышали, распирает меня и рвётся наружу. Я хочу, чтобы и вы вместе со мною отправились теперь в далёкую-далёкую страну, где в мае одна тысяча семьсот... уточнять не буду, в каком точно году, случились необыкновенные, удивительные события. Итак... «В мае 17** года предпринял я путешествие в Германию с молодым графом N, которого отправил туда отец для окончания учения в славном Лейпцигском университете. Наши родители служили долгое время вместе на поле чести и сохранили тесную связь дружбы в преклонных летах; а потому я не мог отказать в неотступной просьбе старому графу, который единственного наследника своего имени и богатства желал вверить сыну испытанного и неизменного друга...»

Поднял глаза от листа, искоса глянул на сестру и племянника, обрадовался, что слушают, и стал читать дальше.

Тут, в писаниях, он, без ложной скромности, мастер. Конечно, не достиг всего, чего хотел бы, но сочинитель, может даже статься, с будущим. Тут он умеет овладевать душами, внушать им благие чувства и мысли. А что общего у него с той пыльной, завёрнутой в мешковину и перевитой бечёвками канцелярской рухлядью, сваленной в чулане?

Однако надобно на неделе... Нет, послезавтра! Решено — завтра же, вот только дочитать повесть, тут же — в путь!

Непорядочно и совестно исправно получать столовые деньги, принимать из казны средства на меблировку казённой квартиры в Харькове и не появиться там хотя бы ради приличия.

   — Завтра же — в Харьков!

Но ехать вдруг выпало через Харьков и далее — в Таганрог. И не ехать в обычном смысле — мчаться сломя голову по осенним, расквашенным ненастьем южным российским просёлочным дорогам, ещё не схваченным заморозками.

Наверное, и сам император отложил бы этот спешный свой вояж, если бы не грудная болезнь императрицы Елизаветы Алексеевны. Только юг в это слякотное время года, советовали доктора, способен продлить благословенные дни августейшей особы.

Как ни спешил новоиспечённый попечитель, в Таганрог влетел в один день с императором — двадцатого сентября. Государь остановился в каменном одноэтажном доме — посредине сквозная зала, направо кабинет и туалетная, налево несколько небольших комнат для государыни. Тут же, в доме, устроили и церковь. Через двор, в соседних строениях, разместились Дибич, князь Пётр Волконский, генерал-адъютант Чернышев, генерал-губернатор Новороссийского края граф Воронцов, начальники двух караульных эскадронов лейб-казаков.

С дороги только успел Перовский облачиться в синий профессорский сюртук при белом атласном шарфе, как направил стопы свои в местную коммерческую гимназию, которую нашёл в довольно сносном порядке. Разве только бросились в глаза ветхость строения и скудость в меблировке и в учебных пособиях, что, собственно, он и ожидал увидеть.

И без его распоряжений все уже успели выскоблить, вычистить и вымыть в случае высочайшего посещения. Город уже знал: царь ходит по улицам пешком в лейб-гусарском сюртуке, сапогах и фуражке, приветливо здоровается с встречными, взгляд хотя и утомлённый, должно быть с дороги, но ласковый. Вдруг вот так, собственнолично, прогуливаясь, переступит и порог единственного светоча науки и просвещения в этом доселе Богом забытом купеческом, полурусском, полугреческом и полутурецком городке?

Но до визита в гимназию не дошло. На другой день по прибытии император дал ужин. Генералы — в башмаках и лентах, офицеры в белых панталонах и ботфортах. Государь же как ходил по городу — в лейб-гусарском сюртуке, и Перовский тож — в синем с атласным шарфом.