Отсюда и в вечность

Прю закурил сигарету и повернулся, чтобы понаблюдать за группой ротных писарей, которые только что вошли и сидели в дальнем углу, потягивая кофе, тогда как им полагалось заниматься своими делами наверху, в канцелярии. Они все были похожи друг на друга, высокие, худые, тонколицые. Таких, конечно, больше тянуло к работе с бумагой, она давала им чувство умственного превосходства над другими. До него донеслись слова «Ван Гог» и «Гоген». Один высокий парень что-то говорил, а другие ждали, когда смогут вставить слово; потом, пока говоривший переводил дух, другой высокий парень сменил его, а первый нахмурился, и все остальные снова стали нетерпеливо ждать. Прю улыбнулся.

Странно, думал он, почему человеку все время приходится что-то решать? Только что с большим трудом ты правильно решил какой-то вопрос и думал, что можешь отдохнуть. А оказывается, назавтра нужно решать уже что-то другое. И пока ты поступаешь так, как считаешь правильным, тебе постоянно приходится что-то решать. А между тем Ред и вон эти ребята в углу могут уже больше ни о чем не думать, потому что они один-единственный раз решили неправильно. Ред сделал ставку на спокойную жизнь и безопасность за счет повиновения и подчинения. Ему выпал выигрыш. Ред теперь мог выйти из игры и пользоваться своим выигрышем. Он никогда не расстался бы с такой спокойной службой, как служба в команде горнистов, только по той причине, что была бы оскорблена его гордость. Временами Прю сбивался в своих рассуждениях и даже не мог вспомнить, какая причина послужила началом этой бесконечной цепочки его новых решений.

Теперь Ред пытался убедить его логикой.

— У тебя звание рядового первого класса и диплом специалиста четвертого класса. Ты занимаешься по два часа в день, а остальным временем распоряжаешься как хочешь. Ты мог бы жить припеваючи. В каждом полку есть команда барабанщиков и горнистов. Это обычная вещь. Это все равно что хорошая специальность на гражданке. Нам достаются сливки, потому что мы талантливы.

— Специалисты на гражданке обходятся без сливок. Хорошо еще, если у них вообще есть работа.

— Это уже другой вопрос, — сказал Ред раздраженно. — Все дело в кризисе. Думаешь, почему я вступил в эту чертову армию?

— Но знаю. Почему?

— Очень просто. — Ред помолчал и торжественно произнес: — Потому же, что и ты: в армии мне живется лучше, чем на гражданке. Там бы мне пришлось голодать.

— Вполне логично, — улыбнулся Прю.

— Я всегда рассуждаю логично. Простой здравый смысл… А как по-твоему, почему я в команде горнистов?

— Это тоже логично, — ответил Прю. — А в армию я пошел, между прочим, совсем не потому, что ты, и в команде горнистов служил совсем но другой причине.

— Все ясно, — сказал Ред с возмущением. — Сейчас ты опять понесешь эту чушь, про свои тридцать лет службы…

— Ну хорошо. А кем еще я мог бы стать? Куда еще я мог податься? Ведь должно же у человека где-то быть свое место.

— Согласен. Но если ты завербовался на тридцать лет и так любишь играть на трубе, то зачем же ты уходишь?

— Ладно, давай лучше возьмем тебя. Раз кризис кончается, раз стали делать оружие и отправлять его в Англию для этой войны, раз объявили призыв в мирное время, то ты, стало быть, сидишь теперь в армии вопреки здравому смыслу. Ты как узник за решеткой. Тебя ждет твоя прежняя работа. Но с тех пор как объявлен призыв, ты уже даже не можешь откупиться от службы.

— Я выжидаю, — пояснил Ред. — Я не голодал, пока наше процветание охраняла вся эта уйма гаубиц. И прежде чем мы тоже ввяжемся в эту дурацкую войну, я отслужу свой срок и вернусь домой, найду себе хорошую, надежную работу и буду себе спокойненько делать перископы для танков, а вы, дурни, будете ползать под пулями.

Пока Прю слушал, подвижное лицо перед его глазами расплылось, и вместо него он вдруг увидел опаленный в бою череп, как будто по нему прошла струя огнемета, слегка его коснулась и двинулась дальше. А обгоревший череп продолжал толковать ему о своем здоровье. И тогда Прю понял, почему он так старался принимать эти свои правильные решения. Ведь это все равно что девушке потерять невинность: одно неверное решение — и все, потом уже никогда не станешь тем, кем был. Кто слишком много ест — жиреет, и единственный способ не разжиреть — не переедать. Если есть слишком много, не выручат ни эспандеры, ни патентованные гребные машины, ни диеты. Похудеть, стать прежним не удастся.

Все дело в том, что ему хотелось быть горнистом. Ред мог себе играть на горне, потому что не был горнистом. Все очень просто, настолько просто, что непонятно, почему он не дошел до этого раньше. Ему приходится уходить из команды горнистов именно потому, что он настоящий горнист. Реду не надо никуда уходить, а вот ему приходится, именно потому, что больше всех хочется остаться.

Прю поднялся и взглянул на часы.

— Четверть десятого, — сказал он. — В девять тридцать мне надо явиться к командиру седьмой роты.

Последние слова он произнес сквозь зубы, и рот его слегка скривился в усмешке, подобно тому, как чуть заметно искажаются лица в плохо амальгамированном зеркале.