Отсюда и в вечность

— Что нам с ним делать? — первой заговорила Жоржетта. — Он меня с ума сводит.

— Да брось ты это. Все с ним будет в порядке. Через пару дней отойдет. Не надо обращать на него внимания. — Альма вышла в кухню. За ней поспешила Жоржетта.

— Пожалуй, ты права, — заговорила Жоржетта, с беспокойством поглядывая через стеклянную дверь на черный силуэт, маячивший на фоне краснеющего закатного солнца. — И все-таки, когда я его вижу, — у меня мурашки по спине ползут.

— Я тебе говорю, все будет хорошо, — повысила голос Альма. — Не обращай на него внимания. Иди сюда, помоги мне с ужином. И надо занавесить окна.

Они приготовили сэндвичи с копченым мясом и маринадом— лакомство Альмы — и рубленый салат с приправой. Такой салат в расфасованном виде в целлофановых пакетиках только-только начал появляться в продаже. Девушки налили себе по стакану молока, поставили на плитку кофеварку, а рядом — песочные часы, чтобы не переварить кофе, и пошли задергивать светомаскировочные шторы, которые Альма еще в то время, когда у них были учебные тревоги, повесила в виде черных портьер, раздвигавшихся в дневное время.

— Тебе лучше войти в комнату, — решительным тоном сказала Альма Прюитту, подойдя к стеклянной двери, выходящей на веранду. — Мы хотим замаскироваться.

Но проронив ни слова, он вышел с веранды, прошел через комнату и сел на диван.

— Неужели ты не хочешь есть? — спросила его Альма. — Я приготовила сэндвичи.

— Не хочу.

— Ну, может быть, потом захочешь. Я заверну их, чтобы не зачерствели.

Прюитт налил себе еще виски и ничего не ответил, и Альма, задернув и закрепив светомаскировочные шторы на стеклянной двери, снова ушла в кухню.

Когда, поев, девушки, держа в руках чашки с кофе, вошли в комнату, он по-прежнему сидел на диване, успев открыть новую бутылку виски из запасов Жоржетты.

Подруги немного посидели, послушали радио — но теперь передавали уже старые сообщения, — и неловкость от соседства с упрямым молчальником в конце концов погнала их спать. Они ушли, оставив его одного, и трудно было сказать, пьян он или трезв, счастлив или несчастен, в сознании или в забытьи.

В таком состоянии Прюитт пребывал восемь дней, причем все это время он не был по-настоящему пьян, хотя и до трезвости ему было далеко. Он все время сидел на диване с бутылкой виски в одной руке и рюмкой в другой. Сам он ни с кем не заговаривал, а на прямо к нему обращенные вопросы отвечал односложно: «да» или «нет», большей частью «нет». В присутствии подруг он ни разу не ел. Они как бы жили в одном доме с покойником.

В понедельник утром, когда они встали, Прюитт спал на диване в одежде. Рядом с ним на полу стояли бутылка и рюмка. Два сэндвича, которые Альма накануне завернула в целлофан и оставила на кухне, были съедены. В этот день ни Альма, ни Жоржетта на работу не пошли.

Гонолулу быстро оправился от суматохи первых военных дней. Но прошло и недели, как по радио возобновили передачу музыкальных и рекламных программ, и если не считать солдат, устанавливавших проволочные заграждения вдоль побережья в районе Уайкики Бич, часовых в касках, выставленных у важнейших объектов, таких, как радиостанции и резиденция губернатора, и нескольких разрушенных зданий, вроде дома на улице Кухио и аптекарского магазина на углу улиц Макколи и Кинг, внешне жизнь города, подвергшегося столь суровому испытанию, мало чем изменилась.

Было похоже, что мир бизнеса но обескуражен случившимся, и канцелярия военной полиции, как обычно, держала деловых людей в курсе событий. Вот и мадам Кайпфер на третий день после нападения японцев позвонила Альме домой и велела на завтра явиться на работу, но не к трем часам дня, как было заведено, а к десяти утра. Подобное распоряжение позже получила по телефону и Жоржетта от хозяйки «Ритца». Поскольку приказом о военном положении был установлен комендантский час, который начинался с наступлением темноты и после которого никому не разрешалось покидать дом без специального пропуска, деловая жизнь города ограничивалась только часами дневного времени.

Как в заведении мадам Кайпфер, так и в «Ритце» клиентура резко сократилась. Личному составу армии и флота краткосрочные отпуска в город были запрещены, и дело дошло до того, что большую часть своего рабочего времени девицы проводили, играя в карты. Некоторые уже решили ехать домой и хлопотали, чтобы достать билеты на пароходы, на которых эвакуировали в Штаты жен и детей военнослужащих.

Правда, до мадам Кайпфер дошли слухи, что в самое ближайшее время и армейцев и моряков снова будут увольнять в город — в порядке строгой очередности, разумеется. Однако пока что некоторое оживление в отеле «Новый Конгресс» наступало только тогда, когда забегали офицеры — изредка, небольшими группами, и днем, а не ночью, как раньше.