Отсюда и в вечность

Сейчас речь идет о свободе волн. Все происходящее — это результат твоего свободного выбора, твоего волеизъявления. Они здесь совершенно ни при чем. Они предоставили тебе свободу выбора, право свободного выбора. Тебе сказали: первое — ты можешь выступать на ринге; второе — ты можешь не выступать на ринге, можешь бороться за свои права, но в этом случае ты попадешь за решетку; третье — ты можешь и но выступать на ринге и не бороться за свои права, но тогда тебе придется длительное время выносить, невзгоды и страдания. Но если ты избрал этот третий путь, путь невзгод и страданий, избрал по своей воле, то знай, что тебя ждут наказания за снеуспеваемость» и «неподготовленность», наряды вне очереди, различные ограничения свободы, то есть в конечном итоге та же тюрьма.

Значит, из трех вариантов два последних означают одно и то же — тюрьму, и выбор сводится к одному: или выступать на ринге, пли попасть за решетку. Выбор, хотя и ограниченный, но все же выбор, в котором тебе предоставлено право свободного волеизъявления.

Было бы намного предпочтительнее, — подумал Прю, — если бы они поступали с тобой так, как, например, нацисты поступают с евреями. Или как англичане поступают с индийцами. Или как американцы поступают с неграми. В этом случае ты был бы жертвой существующих представлений о правопорядке, об интересах государства и пр. и пр. А так ты просто ненавидимый служебный номер[2] и больше ничего.

Но ты ведь никогда не считал, что они поступят с тобой так, ведь правда же? Ты не верил в это. Не верил потому, что сам никогда не поступил бы так по отношению к любому из них, потому что всю свою жизнь страдал от чрезмерно развитого чувства справедливости, всегда защищал обиженных и оскорбленных (вероятно, потому, что и сам всегда принадлежал к ним)».

Прю всегда верил в справедливость борьбы обиженных и оскорбленных против тех, кто обижает и оскорбляет. Он стал сторонником такой борьбы не потому, что этому его учили дома, в школе или церкви, а, скорее, благодаря влиянию важнейшего воспитателя социальной совести — кино. Симпатизировать этой борьбе Прю научили многочисленные кинофильмы, которые начали появляться на экранах после прихода в Белый дом Рузвельта.

В то время Прю был мальчишкой. Тогда он еще но бродяжничал. Он воспитывался на выходивших в то время картинах, которые показывали в 1932–1937 годы и которые тогда еще не успели превратиться в жалкие коммерческие поделки. Прю долго находился под влиянием таких картин, как «Тупик», «Уинтерсет», «Гроздья гнева», «Презренный металл — моя судьба», фильмов о жизни бродяг и заключенных с участием Джеймса Кегни, Джорджа Рафта и Генри Фонды.

Прю был тогда совсем зеленым юнцом, но эти фильмы научили его ненавидеть всех и всяких притеснителей. Он считал, что, поскольку коммунистов в Испании притесняют, значит, за них нужно бороться. Нужно бороться за евреев в Германии, но против евреев с Уолл-стрита или из Голливуда, которые сами теснят других. Поскольку в Америке капиталисты притесняли пролетариат, Прю считал, что должен бороться за пролетариат против капиталистов. Он, уроженец Юга, пришел к убеждению, что нужно бороться за негров против белых, потому что негров обижали и притесняли, а сами они никому ничего плохого пока не делали.

«Однако, — подумал Прю, — искушение оказаться в числе притеснителей, в числе власть имущих, по-видимому, велико. Тебе это, конечно, не знакомо, ты никогда им не был. Но нетрудно представить себе, как ты почувствовал бы себя в этом случае. Для этого надо только вообразить, что ты офицер. А вообразить это можно.

И все-таки что это за философия! — думал Прю. — Философия хамелеона, то и дело меняющего свою окраску. Сегодня ты коммунист, а завтра — антикоммунист. Что из этого следует? Такая философия очень нелогична, она слишком эмоциональна. Может, только при такой философии ты идешь в ногу с жизнью в Соединенных Штатах, в ногу с жизнью в этом разъединенном мире?

Хорошо, в таком случае каковы твои политические взгляды?

Я думаю, что этот вопрос можно оставить и без ответа. Это неправильный вопрос, вопрос пристрастный. Это такой вопрос, который вам скорее задаст республиканец, демократ или коммунист. Впрочем, голосовать ты все равно не можешь, какие бы политические взгляды у тебя ни были, потому что ты в армии и ни для кого не представляешь интереса.

Да, я думаю, можно отклонить этот вопрос. Ну а если придется ответить на него — правдиво, под присягой (предположим, что комитет по расследованию антиамериканской деятельности вызвал тебя, потому что ты отказался драться на ринге), то, пожалуй, стоит заявить, что ты своего рода сверх-революционер.

Но лучше этого не говорить никому, если тебя не вынуждают к этому, Прюитт. Иначе тебя могут посадить за решетку. Потому что здесь, в Америке, каждый борется за то, чтобы стать власть имущим и удержаться в этом положении.