Они сидели друг против друга в нерешительности. Жорж не испытывал особой симпатии к этому толстому, красномордому типу, говорившему с сильной одышкой, но ему захотелось показать ему фотографию своей дочери.
— Ты женат? — Да.
— Дети есть?
Жорж, не отвечая, посмотрел на него, немного посмеиваясь. Потом быстро сунул руку в карман, вынул бумажник, взял из него фотографию и, опустив глаза, протянул ее толстяку.
— Это моя дочь.
— У вас хорошие ботинки, — сказал тип, беря фотографию. — Они вам еще пригодятся.
— У меня мозоли, — смиренно признался Жорж. — По-вашему, они их мне оставят?
— Скорее всего. Может, у них нет обуви на всех.
Он еще с минуту смотрел на ботинки Жоржа, потом с сожалением отвернулся и бросил взгляд на фото. Жорж почувствовал, что краснеет.
— Какой красивый ребенок! — воскликнул толстяк. — Сколько она весит?
— Не знаю, — признался Жорж.
Он оцепенело смотрел на толстяка, устремившего бесцветный взгляд поверх фотографии. Потом сказал:
— Когда вернусь, она меня не узнает.
— Наверняка, — согласился человек, — если вообще…
— Да, если вообще… — повторил Жорж.
— Так как? — спросил Сарро. — Так мне идти?
Он вертел между пальцев листок. Даладье перочинным ножичком обстругал спичку и сунул ее меж зубов; обмякнув на стуле, он молчал.
— Так мне идти? — повторил Сарро.
— Это война, — тихо сказал Бонне. — И война проигранная.
Даладье содрогнулся и посмотрел на него тяжелым взглядом. Бонне невинно ответил ему бесцветным незамутненным взором. У него был вид муравьеда. Шампетье де Риб и Рейно стояли немного сзади, хмурые и молчаливые. Даладье, казалось, на глазах уменьшался в размерах.
— Идите, — проворчал он, вяло махнув рукой.
Сарро встал и вышел из комнаты. Он спустился по лестнице, думая о своей мигрени. Он вспомнил, как они одновременно замолкли, как они напустили на себя деловой вид. «Какая банда подонков», — подумал Сарро.
— Сейчас я зачитаю вам коммюнике, — сказал он. Раздался гул, он воспользовался этим, чтобы протереть очки, затем прочел:
— Совет правительства Французской республики выслушал доклад господина Президента Совета и господина Жоржа Бонне о меморандуме, переданном господину Чемберлену рейхсканцлером Гитлером.
Он единогласно одобрил заявления, которые господа Эдуар Даладье и Жорж Бонне намерены отвезти в Лондон английскому правительству.
«Ну вот, — подумал Шарль. — Я хочу с…ть». Это произошло сразу: его живот наполнился до краев.
— Да, — сказал он, — да. Я думаю, как вы.
Голоса слышались разом, умиротворенные. Он хотел бы весь спрятаться в свой голос, превратиться только в него рядом с этим красивым певучим светлым голоском. Но он был прежде всего этим пеклом, этим неодолимым страхом, этой массой влажного вещества, булькавшего в его кишечнике. Наступило молчание; она молчала рядом с ним, свежая и снежная; он осторожно приподнял руку и провел ею по влажному лбу. «Ух! — простонал он вдруг.
— Что случилось?
— Ничего, — сказал он. — Это мой сосед храпит.
Его желудок скрутило подобие безумного смеха, его охватило темное, сильное желание открыть нижние шлюзы и опорожниться; обезумевшая от ужаса бабочка била крыльями между его ягодицами. Он их крепко стиснул, пот заструился по его лицу, потек к ушам, щекоча щеки.
«Я сейчас обделаюсь», — с ужасом подумал он.
— Вы больше ничего не говорите, — сказал светлый голос.
— Я… — сказал он, — я думал-… Почему вы хотели со мной познакомиться?
— У вас красивые надменные глаза, — сказала она. — И потом, я хотела знать, почему вы меня ненавидели.
Он слегка передвинул бедра, чтобы обмануть свою надобность, и сказал:
— Я ненавидел всех, потому что беден. И вообще, у меня скверный характер.
Это вырвалось у него под давлением его желания; он открылся сверху; сверху кии снизу, но ему необходимо было открыться.
— Да, скверный характер, — задыхаясь повторил он. — Я завистник.
Он никогда такого не говорил. Она кончиками пальцев коснулась его руки.