Отстегните ремни

Весы качнулись последний раз и великодушно склонились в сторону коньяка. Я завернула в Староконюшенный и увидела малюсенькую продуктовую лавку с безобразными решетками на окнах. А как насчет оформления витрин? Представила дизайн, который сейчас согрел бы душу. Выглядел он как большой белый плакат-растяжка с толстыми черными буквами: «Дешевый коньяк». И все, и нечего лицемерить, а то дизайн витрин… Кому он, к черту, нужен в наше непростое время?

Магазин выглядел как сельский лабаз: крохотный зал, раза в два меньше, чем моя гостиная в Амстердаме, с трех сторон по периметру огражденный прилавками. Каждая стена была украшена номером: 1, 2 и 3, написанными, как я и мечтала – на простом листе бумаги форматом А4, а за каждым из трех прилавков стоял свой продавец. Похожи они были как близнецы: три усталые девицы под окном, бесцветные и безвозрастные, с одинаково застывшими гримасами, определить которые можно как «чувство превосходст ва над покупателем».

– Коньяк подешевле и пачку… Нет! Две пачки «Marlboro», пожалуйста, – обратилась я к одной из них.

– Сигареты во втором отделе, – сказала девица, кивнув на стоящую напротив продавщицу.

– Господи боже! У вас тут не только прилавки, но еще и по отделам разбито? Круто! – выдохнула я с уважением к такой непоколебимой никакими перестройками консервативности.

Бесцветный полиэтиленовый пакетик тоже стоил денег – семь рублей! Я в шоке проморгалась и покачала головой.

– А что вы хотите? – спросила продавец с заранее заготовленной агрессией.

– Я? Я ничего уже не хочу кроме коньяка, – сказала я совершенно серьезно. – Хотя знаете… Дайте что-нибудь еще на закуску. Что у вас есть?

– Мармелад «Лимонные дольки» берут обычно под коньяк.

– Да? – Странный выбор, но, наверное, местным было виднее. – Ну дайте мне тоже лимонные дольки. Чтоб жизнь вообще медом не казалась. А то хорошо мне сегодня – нет слов!

Продавцы переглянулись, показывая взглядом, что «ходют тут»… «понаехали» в Москву идиотки типа меня…

– Да они сладкие. Мармелад же все-таки, – успокоила меня самая добрая из трех сестер.

Светлана жила в моем же Староконюшенном, на два дома дальше нас с Дашей. Засовывая на ходу в рот лимонные дольки, я вспомнила, что ничего сегодня толком не ела. Дольки оказались не просто сладкие, а приторные, и сахарный песок неприятно прилипал к пальцам.

– Хорошо прошла поездка? – спросила Светлана, открыв дверь. Потом присмотрелась ко мне повнимательнее и утешила: – Да все проходит. Перемелется – мука будет.

Я кивнула. Куда и зачем я ездила, я решила ей не рассказывать. Целее будет. Связываться со мной людям было опасно, и я старалась никого по возможности не вовлекать в детали своих приключений.

Забрав сонную уже девочку, я пошла домой. При приближении к ведущей в наш двор арке у меня привычно защемило от страха сердце. Оглянулась, вошла в арку, притормозила, выждала минуту и резко выглянула. Никого. Такими же уловками и оглядками добралась до подъезда. Двор казался абсолютно пуст.

Благополучно миновав основные опасные точки: подъезд, расстояние до лифта, выход из лифта на нашем этаже, я успокоилась, только забаррикадировавшись на все засовы железной двери.

– Ты у тети Светы поела? Тогда мыться и спать! – скомандовала я, решив, что пока я достаточно напьюсь, чтобы позвонить Дашиной маме, ребенок поспит спокойно хотя бы пару часов.

Назначать передачу ребенка в этой квартире я посчитала неразумным. Мне еще пригодится этот адрес, чтобы было где отсиживаться, ожидая, пока Денисов сделает мне поддельные документы на выезд. Так что придется после звонка будить Дашу и отводить куда-нибудь к ближайшей станции метро, где ее и подберет мамаша.

– А тетя Света сказала, что я очень красивая, – сказала девочка, раздеваясь у зеркала.

– Конечно, солнышко, ты очень красивая. Посмотри, какие у тебя яркие большие глазки. Как у твоего папы…

Пускай растут дети, которые не считают себя глистами, не носят жутких халатов и не переучиваются потом во взрослом возрасте красиво ходить! Может быть, Даше удастся прожить так, что ей потом не придется в середине жизни пылесосить по дальним углам своей памяти, выметая оттуда все скопившиеся за годы унижения, оскорбления, предательства и подлости, которые пришлось молча стерпеть или сделать самой… Я же просто налью туда себе сейчас для дезинфекции коньячку.

– Ты очень красивая, моя радость! И скоро поедешь, наконец, жить домой.

– К папе?

Я вздохнула:

– Нет, зайка. К маме.

– А к папе мы когда поедем?

– Ты – потом. А я – никогда. Мне пора уезжать уже. Я тут у вас загостилась. Мне тут не место. В смысле – просто нет для меня места тут, тесно у вас, самим ничего не хватает, вот и толкаетесь… И больно, надо заметить, толкаетесь так! До слез больно!

Даша посмотрела на меня внимательно:

– А ты где живешь? У вас там не толкаются?

– И у нас, конечно, тоже толкаются. Но шутя. Не больно. И всегда потом говорят «Sorry». А у вас толкаются – так толкаются, киска моя. Мне выпить надо, а ты ложись. Скоро-скоро ты поедешь к маме.

– А сказка? – спросила Даша с вызовом. – Почему ты мне давно сказку не рассказывала?

– Сказку?