Отступник

…кажется очевидным, что он понятия не имеет о первоначальном намерении острова. Время от времени, я не могу не думать о такой штуке, как судьба — или по крайней мере некоторой высшей силе, пытающейся организовать события для нашей пользы, несмотря на все, что мы, к своему невежеству, делаем, чтобы препятствовать ей. Мерлин тотчас же потребовал, чтобы мы взяли мальчика под наблюдение. Я думаю, что он чертов глупец.

Рашид сказал, что его предупреждение об острове оказалось бессмысленным. Он хорошо разбирается в людях, но я не уверен, что он прав на этот раз. Как правило, у мальчика голова крепко сидит на плечах. И из всех чародеев, которых я знаю, он среди трех или четырех, которых бы я хотел видеть занимающих эту специфическую должность. Я верю его мнению.

Но в тоже время, я верил также и Мэгги.

Голос Эбенизера прервал мое чтение.

— Хосс, — сказал он. — Как твоя голова?

— Полнится вопросами, — ответил я.

Я закрыл дневник и протянул ему перо.

Глаза моего старого наставника коснулась улыбка, стоило ему принять от меня перо: он намеревался показать мне то, что написал.

— Мой дневник, — сказал он. — Что ж. Последние три мои. Предыдущие — моего господина.

— Господина, а?

— Это слово не было плохим, Хосс. Оно значило — учитель, проводник, защитник, профессионал, эксперт — так же как и отрицательное значение. Но в человеческой природе заложено помнить плохие вещи и забывать хорошие, полагаю. — Он постучал по трем предыдущим книгам, до его собственной. — Записи моего господина. — Он побарабанил по следующим четырем.

— Записи его господина, и так далее, вплоть досюда, — он очень осторожно коснулся первых двух книг. — Больше невозможно разобрать, что в них написано, даже если разберешься с языком.

— Кто написал эти две?

— Мерлин, — просто сказал Эбенизер. Он потянулся мимо меня, чтобы поставить свой дневник на место. — Недалек тот день, когда мне понадобиться твоя помощь, чтобы позаботиться о них.

Я перевел взгляд со старика на книги. Дневники и личные размышления мастеров-чародеев более чем за тысячу лет? Господь милосердный…

Это будет чертовски интересное чтение.

— Может быть, — сказал Эбенизер, — у тебя найдется одна или две собственных мысли, когда-нибудь, которые ты захочешь записать.

— Оптимист навсегда, сэр.

Он коротко улыбнулся.

— Что ж. Что привело тебя сюда, прежде чем ты отправился на судебное заседание?

Я передал ему конверт, который дал мне Винс. Он нахмурился, а затем начал просматривать фото. Он нахмурился сильнее, пока не добрался до самого последнего снимка.

Его дыхание замерло, и я был уверен, что он все понял. С мозгами у Эбенизера все в порядке.

— Черт возьми, Хосс, — тихо сказал Эбенизер. — На этот раз думал наперед?

— Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, — сказал я.

Он положил снимки обратно в конверт и отдал мне.

— Хорошо. Как ты собираешься их обнародовать?

— На судебном разбирательстве. Прямо перед окончанием. Хочу, чтобы он подумал, что он избежал наказания.

Эбенизер фыркнул.

— Ты приведешь Старейшину Мэй и около пятисот бывших сторонников ЛаФортиера в страшную ярость.

— Да. Глаз не мог сомкнуть прошлой ночью, так беспокоился о них.

Он снова фыркнул.

— У меня есть теория кое о чем.

— Какая?

Я рассказал ему.

Предложение за предложением, и лицо Эбенизера темнело. Он повернул руки ладонями вверх и взглянул на них. Они были широкие, сильные, и, казалось, покрыты трудовыми мозолями — они были твердыми. На одной его ладони, на которую он упал во время прошлой ночной схватки, красовалась ссадина. Пальцы были запачканы чернилами.

— Мне нужно будет кое-что сделать, — сказал он. — Тебе лучше идти.

Я кивнул.

— Увидимся там?

Он снял очки и начал аккуратно протирать их платком.

— Да.

*

Судебное разбирательство началось меньше чем через час.

Я сел на каменную скамью, расположенную сбоку от помоста, Молли пристроилась рядом. Мы были свидетелями. Мыш сидел на полу подле меня. Он тоже будет свидетелем, хотя только я один об этом знаю. Все места были заняты. Именно поэтому Совет чаще собирался в других местах мира, а не постоянно в Эдинбурге. Просто не было достаточно просторно.