Я зажмурил глаза, зажал двумя пальцами нос и, глотнув воздуха насыщенного ежовыми шорохами, бомбочкой прыгнул в центр портала.
А пока организмы Престона и его товарищей (во всяком случае, даже из Олечуча полезла солома, хотя у него организма никогда не было) с невыносимыми, адовыми муками, проходят через сито пространственного полотна, мы опередим их молниеносное появление в Гигане. И заглянем в Золотую Струю № 13, что на углу здания налогового управления Малой Кривоватой улицы.
Более унылого и несчастливого места вы еще не встречали.
Собственно сама таверна выглядит как обычно, те же утвержденные рекламной коллегией вывески, похожие на обломки фанеры, оставшиеся после кораблекрушения. Те же узенькие окошечки, в которых наслоения копоти давно стали гораздо крепче стекла. Та же типовая планировка помещений, специально спроектированная для удобства разгона пьяных драк и отплясывания довольно примитивного, но популярного у плебса танца «Присядь-встань-присядь». И даже мухи в пиве неотличимы от своих товарок в самой разудалой и веселой Золотой Струе № 2.
Но здание налоговой службы, похожее на гигантский нарост-паразит, а также относительная близость к брокерской конторе, родильному дому, кладбищу и бирже труда, делает Золотую Струю № 13 логовом упадка, депрессии и градаций серого цвета. Здесь пропивают последнее, заливают тоску, топят скорбь. А стоит какому-нибудь кретину вломиться в печально певучие створки с фальшиво-торжественными воплями «всем по кружке, я стал отцом», как его хватит по затылку нуаровая безнадега. И он, утерев вмиг набежавшую на глаза соленую поволоку, бухнется задом на стул, а после вялыми губами спросит одну-единственную рюмку чего-нибудь ядовитого.
Эта безнадега копилась в Золотой Струе № 13, стряхнутая с мокрых шляп, вытолкнутая из легких вместе с табачным дымом, упавшая на столик с одинокой горькой слезой и, разумеется, пузырящаяся с остатками пива на дне не первой за сегодня кружки.
О нет, Золотая Струя № 13 это не то место где вам придется быть разогнанным из-за пьяной драки или от души, с придыхами и потом, сплясать «присядь-встань-присядь». Нет, друзья, только не здесь, не под этим портретом грустной собаки, который нехотя висит над стойкой бармена.
В этом месте можно и нужно сетовать на жизнь, корить остальных в своих неудачах, размазывать слезы по впалым щекам, и задавать Первому риторические вопросы вроде классического «почему я?» или, что не реже, «за что?». Вы конечно можете и посмеяться… Но только иронически. Или истерически. Над своим очередным несчастливым билетом, разбившейся на скачках ло-ша-ди, которая унесла в ло-ша-ди-ный рай ваши последние деньги, вырученные с продажи дочкиного платьица.
Идеальное место, чтобы без оглядки жалеть себя и отдавать жизненную инициативу этому проклятому приживале Визерсу, который ничего не делает, а получает все. Все что принадлежит вам! Принадлежит по праву! Потому что вы как белка в колесе… Сначала этот приработок после колледжа, потом знаешь, такая работа вошла в привычку. Думал, что буду расти… Мое место… Я метил в это кресло, ну ты знаешь, я ловил слова начальства как пес палочки. А потом этот… Как его… Все время забываю его гаденькую фамилию. Как хвост у ящерицы… И… А эта стерва говорила что-то про шалаш и рай, а потом укатила на карете. Еще, да, оставь бутылку… Й-еэк!
И вот вы уже на полу и над вами нависает громила похожий выражением лица на усталого священника, работающего при холерных бараках.
Сложно сказать, сколько барменов и официанток умерло от тоски в Золотой Струе № 13. Во всяком случае, текучесть кадров была ужасающая, из кладовок постоянно пропадали веревки, из посудомоечных — мыло, а крыс тут не случалось уже очень давно, поэтому отрава для них тоже шла в дело.
Нынешний бармен был близок к инсульту. Он походил на подвижный соляной столп, который сомнамбулически натирал тряпочкой чью-то лысину, храпящую на стойке. Кроме этого о нем сказать было в целом нечего, разве еще то, что сейчас ему предстояло обслужить молодого человека, бодро усевшегося на высокий стул у стойки.
Бодро? — не поверила безнадега.
Да. И мало того, этот молодой человек улыбался. При этом улыбался он не последнему упущенному шансу отыграть закладную на дом, а какой-то милой, сладостной мечте, которая порхала в его черепе. Ее можно было заметить по искоркам, играющим в ясных зеленых глазах, которые смотрели на бармена чуть ли не с любовью.
Какого змея? — рассвирепела безнадега.
И она с мрачной решимостью ударила прямо в центр оптимистического огонька в душе парня.
Бздынь!
К изумлению безнадеги никакого оптимизма в парне не оказалось. Там была другая безнадега, но настолько странная и непривычно пахнущая, что становилось не по себе. Эта, другая безнадега, в ответ на удар местной хозяйки даже не шелохнулась, только звякнула как металлическая болванка. И тут стало видно, что она срослась с волей, такой живучей и стойкой, что ее можно было бы использовать вместо сердца и половины внутренних органов.
Парень даже ухом не повел.