Отступники Эскулапа

Перед ней во всей красе предстала хозяйка квартиры. И это была не оговорка. Сегодня Хельга Генриховна была при полном параде. На ней красовалось новёхонькое тёмно-синее платье свободного покроя, поверх которого была надета элегантная вязаная чёрная кофта с крупными, цвета воронова крыла, блестящими пуговицами. В ушах старухи сверкали бриллиантами старинные серьги, а тонкие строгие губы были аккуратно подкрашены помадой розового цвета.

Она стояла в прихожей обутая и явно куда-то собиралась уходить, а потому неожиданный визит оперативницы её явно ничуть не обрадовал. Чего, собственно, та и не скрывала.

– Здравствуйте, Олеся Сергеевна. Вот уж никак не ожидала вас снова увидеть. Разве ко мне ещё остались какие-то вопросы? Вроде бы я на все уже дала ответы… Да, кстати, можете мне ничего не говорить о Ланге, я и так уже всё знаю. Бедный Рудик!.. Это надо ж такому горю случиться: не смог вынести потерю внука и покончил с собой!.. Ох, что ж это за жизнь-то такая несправедливая… Ведь он всего себя посвятил науке, всю душу ей отдал, а судьба так жестоко с ним обошлась, – сокрушалась Петерсон, но внезапно, словно опомнившись, категорично заявила: – Олеся Сергеевна, вы извините меня, но мне сейчас совершенно некогда с вами разговаривать. Я очень спешу к Елене в больницу. Если у вас ко мне что-то не очень срочное, то давайте перенесем эту беседу на другое время. Хорошо?

Терпеливо дождавшись, когда та договорит, Киряк как можно более спокойным голосом задала главный вопрос, ради которого она сюда и пришла.

– Хельга Генриховна, дайте мне честный ответ всего лишь на один личный вопрос. Вы сами-то кто будете, Петерсон или Петерсонс?

Лицо старухи изменилось: вначале оно застыло как маска, затем по нему пробежалась едва заметная волна беспокойства, глаза на секунду сузились, превратившись в две щелки, в них появилась озабоченность, но… уже в следующее мгновение его выражение вновь приняло беспристрастный вид.

– Петерсон… – спокойным тоном промолвила она.

– А тогда что ж получается, Петерсонс – это фамилия вашей сестры-близнеца? Для женщины это звучит… не знаю, как-то уж слишком не по-латышски. Я ведь всё правильно говорю? – продолжила напирать сыщица.

Услышав слова о сестре-близнеце, старуха резко побледнела, пошатнулась и, чтобы не упасть, сделала шаг назад вглубь коридора.

– Вы уже и про это узнали?.. – прошептала она. – Что ж, тогда, по всей видимости, разговора по душам нам никак не избежать. Проходите в дом, Олеся Сергеевна, я уже никуда не спешу.

Произнеся это, она немного переместилась в сторону, судя по всему, таким образом, приглашая гостью войти внутрь.

Как и в прошлый раз, они расположились на кухне, за обеденным столом. Хельга Генриховна по устоявшейся привычке заварила чай, не забыв поставить на стол уже традиционную вазочку с миндальными орешками. После того как чай был разлит по чашкам, первой разговор начала Петерсон. Было видно, что к этому моменту она уже полностью успокоилась и собралась с мыслями.

– Олеся Сергеевна, давайте не будем ходить вокруг да около. Знаете, я не из тех людей, кто любит ворошить прошлое и копаться в грязном белье. Вы, наверное, хотите что-то узнать про мою родную сестру-близнеца Ханну фон Шмидт? Так я вам сразу отвечу, что не встречалась с ней с тысяча девятьсот тридцать шестого года, когда вместе с семьей покинула Латвию, – категорично заявила она. – А по поводу моей нынешней фамилии история очень проста. Поначалу, когда мы приехали в Союз, то у нас не было никаких иных документов, кроме латвийских паспортов. Свой первый советский паспорт я получила лишь в тридцать седьмом, буквально за три месяца до того, как НКВД арестовал отца. Так вот, как только мы оказались в СССР, первым делом у нас стал вопрос, какую фамилию мы все будем носить, чтобы не было путаницы с латышскими окончаниями. Отец решил, что мы будем семейство Петерсонс. Он даже свою первую статью в советском медицинском журнале подписал именно так. Но когда настала очередь получения паспортов, то по какой-то мне совершенно не ведомой причине он передумал, и мы все стали носить фамилию Петерсон. Для нас это было не принципиально, особенно для младших детей. Мою дальнейшую историю вы знаете. Вот, собственно, и всё. А про Ханну я знаю лишь одно: она собиралась переехать жить к деду Вильгельму под Лейпциг… А почему вы сказали, что у Ханны фамилия Петерсонс? Насколько я помню, перед самым нашим отъездом, она твёрдо заявила, что отказывается от старой фамилии и берёт фамилию деда – фон Шмидт.

Она взглянула на Киряк, видимо, оценивая, какое впечатление произвел её рассказ на сотрудницу уголовного розыска. Лицо оперативницы по-прежнему оставалось непроницаемым.

Неопределенно хмыкнув, старуха как ни в чём не бывало положила миндальный орешек в рот и, разжевав, запила чаем.

***

В то самое время, когда капитан Киряк вела беседу на кухне у Петерсон, старший следователь областной прокуратуры Константин Львович Ермолаев, продолжал ломать голову над загадкой, не дающей ему покоя. А загадка эта заключалась в следующем.