Отступники (СИ)

По словам Реверанса, мы путешествовали на его посудине уже полторы недели. Он называл ее глубинным шлюпом или, чаще всего, Медузой. Сначала мы спустились по Ефврату до Океана, а потом нырнули вглубь и направились в сторону царства Соленых варваров.

Первенец выдал мне антилучевой костюм, наподобие того, который носил сам под дорогим фраком. Его сложно было отличить от обычного комбинезона, в которых пасечники обычно грабят ульи. Этот комбинезон, очевидно, был гораздо лучше, легче и удобней тех раздутых металлических скафандров, которыми пользовались магги Авторитета, если им приходилось долгое время путешествовать рядом с обычными людьми.

Рем тем временем щеголял в новом бело-кровавом камзоле Первенцев, который он обрезал и ушил согласно представлениям менадинцев о модельной работе. Поля камзола он заправлял в штаны и туго перетягивал пояс ремнем.

Реверанс, глядя на него, не мог сдержать смех.

Рем почти сразу нашел с ним общий язык. Сухолюд был из тех, кто быстро заводит себе друзей даже в племени каннибалов. Его непосредственность и непонимание субординации, не оставили первенцу ни единого шанса. Теперь менадинец много времени проводил в кабине управления Медузы, помогая работе Реверанса байками и анекдотами про Ранних. Реверансу это, вроде бы нравилось, во всяком случае, хохотал он так, что я вздрагивал или просыпался. «Да, да» — бормотал он сквозь смех, — «это точно про нас». Потом он научил Рема играть в аналог карточного покера, распространенный у Первенцев, и теперь, мало-помалу, опускался в долговую яму. Это было видно по тому, что каждый раз Рем появлялся в нашей каюте с какой-нибудь интересной безделушкой, вроде маленькой коробочки дающей огонь или липкого валика, которым можно было чистить одежду от мелкого сора.

Я все это время пролежал в каюте, время от времени посещая гальюн, чтобы предложить организму сделать хоть что-нибудь естественное. Из-за Олечуча и Проглота я снова чувствовал себя трусом и предателем. Изредка я пытался смотреть в иллюминатор, но там колыхался тяжелый зеленоватый мрак, в котором можно было различить медлительные глыбы морских чудовищ. Реверанс просил не обращать на них внимания, потому что любое уважающее себя морское чудовище не станет ловить ничего, что плавает под водой. Их всегда интересуют только идущие верхом корабли, полные питательного протеина в тельняшках. Кроме того Реверанс заявил, что его в этой части Океана знает каждая собака и даже хтонический бог Узергхот, обитающий на дне самой глубокой впадины, однажды беседовал с ним о предосудительной неготовности подвоздушного мира к его, Узергхота, пришествию.

— «Старику миллион нерестов», — рассказывал Реверанс, опечаленно покачивая головой. — «Давно потерял рассудок. Ему до сих пор кажется, что там, наверху, люди должны одевать осьминогов на головы, чтобы быть похожими на него. Первый предписывал Хранителю Океана прийти гораздо раньше. Но Узергхот все откладывал и откладывал, у него ведь и здесь забот было навалом. Сначала объявился какой-то самозваный идолок с трезубцем и перемутил половину Океана. Потом ни с того ни с сего затонул Второй континент и снова огромные кракены носились туда-сюда, как гупи в банке. А еще эти теплые и холодные течения постоянно меняют маршруты. Что, змей подери, они там о себе возомнили? Все это требовало от него неусыпного и тонкого менеджмента. А время шло, Узергхот старел, люди ели осьминогов в ресторанах. Теперь он уже вряд ли выберется. Даже если все-таки решиться, то здоровье, скорее всего, подведет его. И при всплытии с шестнадцатикилометровой глубины, у него от кессонной болезни взорвется голова. Это будет печальное зрелище. Я тогда пытался отговорить его от пришествия. Не хватало еще, что бы древнего бога склевали чайки».

В общем, по словам Реверанса, я не должен был бояться существ, которые могли спутать Медузу с перловицей и немножечко подкрепиться ее содержимым.

Я старался, как мог.

Гнил в своей каюте и разглядывал картинки в тонкой, мягкой книжице. Я решительно ничего не мог разобрать в тексте, но картинки были красивые, и этого мне было достаточно.

В какой-то момент я понял, что за мной наблюдают. Так кошка наблюдает за мышью, которая забилась в норку. Скрипя шейными позвонками, я обернулся, и вместо иллюминатора увидел зеленоватый, в красную крапинку глаз. Он смотрел на меня, казалось, разочарованно.

— Бургульк-дульк, — донеслось из-за обшивки.

Возможно, со мной просто поздоровались или беззлобно обозвали воздуходышащим плацентолюбом, однако я оказался в гальюне быстрее, чем обычно. Некоторое время я сидел, закрывшись в узкой кабинке, с ужасом ожидая начала трапезы. Потом вспомнил, что подо мной дыра и мне померещились длинные извивающиеся щупальца.

— О, привет, Вохрас, — сказал Рем, внимательно следивший за картами Реверанса. Тот никогда не снимал свой костюм, а рукава его пиджака были просто созданы для хранения тузов.

— Здравствуй, друг мой, — поддержал его первенец. — Ты дрожишь сильнее обычного. Что-то случилось?