Дядя Хасан долгое время занимался поставкой овощей и фруктов королевскому двору, тогда у него дела еще шли хорошо. Однако к тому времени, когда отец убил нашу мать, он потерял эту работу и со своей большой семьей проживал в одной-единственной длинной комнате. Двор у них был, но не было ни водопровода, ни туалета. Вместо него посреди двора зияла устрашающая дыра, над которой можно было облегчиться.
Где-то через неделю после смерти матери
— Я хочу забрать своих племянниц и племянника, — сказал он.
— Имеет ли этот человек право забрать детей с собой? — спросила
Официальные власти вызвали дядю Хасана к себе, и он убедил их, что для нас будет лучше, если мы отправимся с ним, чем попадем в приют для сирот и станем бременем для государства, Люди, которые присутствовали при этом, позже рассказывали, что дядя обещал обращаться с нами так, как будто мы были его собственной плотью и кровью.
После этого он усадил нас в машину и мы поехали в Массу. Для нас это было ужасной переменой: мы уезжали прочь из города, от наших друзей, от людей, которых мы знали. Мы оказались в провинции, в жалких условиях: в убогом помещении, без электричества, без воды, без туалета.
Это само по себе было отвратительно, но еще худшим злом для нас стали наши двоюродные сестры и братья. Они носили старомодные имена — Мохаммед, Мустафа, Фатима, — но это были мелочи по сравнению с тем, что они говорили на почти непонятном нам берберском диалекте, пересыпая свою речь ругательствами, которые мы не смели произносить дома:
Нам эти дети казались дикими зверями. Они швыряли друг в друга разные предметы, плевали друг другу в лицо, ругались, почти никогда не мылись и испражнялись где попало. По всему двору валялись фекалии.
— Ты это видела? — шепнула я Рабие, когда мы приехали в Массу.
— Что? — спросила Рабия тоже шепотом.
— Какашки, — сказала я. — По всему двору.
— Тсс, — шикнула Рабия, — не говори об этом, а то меня стошнит.
— Мы теперь тоже будем какать во дворе? — с тревогой спросила я.
—
— Ну а если мне захочется в уборную ночью? — захныкала я. — Я точно наступлю на кучу дерьма.
Рабия немного разнервничалась из-за этого разговора.
— Я сейчас и сама не знаю, что нам делать. Но не беспокойся, я что-нибудь придумаю.
— О чем вы там шепчетесь? — сразу же закричала она.
— Ни о чем, — сказала Рабия. И немедленно получила за это пощечину.
Нам стало ясно, что тетя Зайна нам не друг.
Тетя была родом из горного селения. Когда в двенадцать лет у нее прошли первые месячные, ее тут же выдали замуж за ровесника ее отца. Отец был очень жестоким человеком. Однажды Зайна подарила соседке луковицу. За это она была наказана. Отец связал ей ноги веревкой, а веревку привязал к ослу. Потом он погнал осла, и тот долго таскал Зайну по двору.
— Чтобы ты научилась не раздаривать то, ради чего я работаю, не разгибая спины, — сказал отец.
И ее первый муж тоже был жесток с нею. Он имел в общей сложности три жены. Зайна была самой младшей женой, собственно, еще ребенком. Она любила прыгать через скакалку на улице вместе с детьми своего мужа. Но однажды он застал ее за этим и избил. По ночам он насиловал свою молодую жену. Она была для него не любовницей, а собственностью. И однажды Зайна убежала от мужа, но уже тогда ее юная душа была ожесточенной и израненной.
Она убежала из своего селения в Тарудант, красивый город у подножия Атласа, а потом и в Агадир. Я считала ее очень мужественной: юная девушка, которая покидает родную деревню и уходит в незнакомый опасный город. Я представляла себе, как она под покровом ночи собрала свои вещи в узелок, пока ее злобный муж вместе с другими мужчинами шлялся по пыльным улицам селения. Она, конечно, не решилась ехать в Тарудант на попутной машине, потому что человек, остановивший автомобиль у края дороги, мог оказаться другом ее мужа. Нет, она пробралась через заросли и ночью вышла в долину. Может быть, ее там преследовали дикие звери, а может, опасные мужчины. Но тете Зайне побег удался: она добралась до города, а потом и до моря.
В Агадире она родила первого внебрачного ребенка. Затем познакомилась с дядей Хасаном.
Она стала его женой.