Я и дальше проводила много времени на берегу Атлантического океана. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я решила сходить на одну из безалкогольных молодежных дискотек на пляже где вход для юношей был платным, а для девушек — бесплатным.
Вообще-то вход на эти дискотеки был разрешен лишь лицам старше восемнадцати лет, но мне удалось прошмыгнуть туда. Мне хотелось танцевать.
Где-то через неделю на пляже ко мне подошел мальчик.
— Ты меня помнишь? — спросил он.
— Нет, с чего бы? — ответила я.
— Я видел тебя в субботу на дискотеке.
— А я тебя — нет, — ответила я.
Мохсину уже исполнилось двадцать лет, но он был маленького роста. Он тогда показался мне очень милым. У него были короткие, очень курчавые волосы и бритый затылок. Кудри он смазывал гелем. Его кожа была темной, а глаза — светлыми. Однако Мохсин был не бербером, а арабом.
Мы немного поговорили и вскоре нашли общий интерес: мы обожали египетского певца Абделя Халима Хафеза (1929–1977).
Я начала петь одну из моих любимых песен этого исполнителя. Она называется «
А затем Мохсин подхватил припев:
Мы пели, мы разговаривали, спрятавшись за дюнами, потому что мои двоюродные братья преследовали нас. Я не решалась поцеловать Мохсина, боясь стать такой, как мои двоюродные сестры.
Он в отчаянии посылал мне заказными письмами открытки, которые покупал в киоске. На открытках, представлявших собой сплошной кич, были изображены алые сердца, а ниже его почерком было написано: «Я скучаю по тебе, Уарда».
У нас на улице мало кто получал заказные письма, поэтому все соседи проявили любопытство, когда почтальон разыскивал меня, чтобы я подписала квитанцию. Кузины смеялись надо мной, а кузены угрожали поймать и избить навязчивого ухажера, но зато дядя Хасан лишь добродушно посмеивался. У меня от волнения стучало сердце.
И тем не менее из нашей любви ничего не вышло. Через год Мохсину надоела моя сдержанность. Он нашел себе девушку, с которой мог целоваться, и больше не присылал мне открыток.
Для меня это было жестоким ударом, хотя я привыкла к тому, что меня бросают. Мать покинула меня, и отец, и многие сестры. А теперь меня покинула новая любовь.
Из-за этого я постоянно плакала. Я несколько месяцев разыскивала Мохсина на пляже, но он больше там не показывался. У него завязались отношения с Саидой — девушкой, которая за сто дирхамов обнажала свои белые ноги.
Плача, я заходила в море и долго оставалась там, за линией прибоя. Когда я возвращалась на берег, слез о потерянной любви уже не было. Их поглощала вода.
Селение у подножия гор
Летом 2003 года моя сестра Асия в двадцать шесть лет вышла замуж за своего друга Саида.
Асия руководит школой иностранных языков в Агадире. Когда она выходит из дому, то обязательно покрывает голову платком. Она это делает и по религиозным причинам, но в основном лишь для того, чтобы защитить себя. Женщины, которые не носят головных платков, в некоторых кварталах города считаются женщинами легкого поведения, к которым можно в любое время приставать.
Саид на один год старше ее, он выучился на повара, сейчас работает проводником на транспортном предприятии «Зетрап» и в свободное время занимается музыкой, играя в фольклорном ансамбле. Он родом из бедной, но приличной семьи. Его отец рано умер, мать вырастила троих братьев в одиночку.
На свадьбу были приглашены четыреста гостей. Ноги и руки невесты покрасили хной, и ее несли через весь Агадир на носилках. Жених скакал на лошади по улицам и стрелял в воздух из старинного ружья, такого древнего, что оно еще заряжалось с дула. Молодые берберы, стоящие на входе в зал, предлагали гостям молоко и финики — традиционное приветственное угощение. Музыканты играли, повара расставляли на столах самые изысканные кушанья, которые только известны в нашей стране. И лишь через три дня празднества закончились.
Молодожены отправились в романтическое путешествие — в гостиницу, расположенную в городском квартале Бен Серджао. Естественно, моя сестра была до этой ночи девственницей. Но гости не могли этого проверить, потому что Асия и Саид отказались демонстрировать публике окровавленные простыни после первой брачной ночи.
— Мы ведь живем уже не в средневековье, — сказала Асия.