Читаем Отступница полностью

Зато из меня вышел хороший истребитель скорпионов. Перед домом моей тетки стоял бетонный чан, в котором собиралась дождевая вода. Однако дожди бывали так редко, что этот чан чаще всего стоял совершенно пустой и в нем скапливались жуки и скорпионы. Там были черные скорпионы, довольно большие, и маленькие красные, чрезвычайно ядовитые. Я склонялась над краем чана и давила ядовитых существ палкой. При этом я чувствовала себя спасительницей нашего ночного покоя. Каждый мертвый скорпион означал, что одной опасностью стало меньше, и поэтому я спала чуть-чуть крепче.

Беззаботные дни в селе, казалось, мчались друг за другом. Я чувствовала себя сильной, здоровой и чистой. Здесь хватало еды, мы находились на свежем воздухе, и каждый день бабушка мыла меня хозяйственным мылом, которое она покупала на базаре в Тизните. Здесь были зубные щетки и паста, и мои зубы стали белыми и блестящими. Я видела это, наклоняясь над краем колодца, чтобы посмотреть на свое лицо, отражающееся в водном зеркале. Раз в неделю бабушка топила сухими ветками хамам во втором дворе ее дома, и мы потели лежа, потому что помещение было таким низким, что в нем невозможно было сидеть. Мы лежали друг возле друга, как буханки хлеба в печке, а когда наша кожа размягчалась от горячего пара, бабушка соскребала с нас грязь грубой рукавицей.

За пару дней до начала школьных занятий бабушка начинала собирать наши вещи и связывать их в узелки. А я начинала чувствовать боль разлуки, которая достигала своей высшей точки, когда старая машина месье Автобуса появлялась в огромном облаке пыли на дороге, ведущей в Играар и в Е-Дирх. Мы сидели на ступеньках перед бабушкиным домом и боролись со слезами. Все жители села приходили попрощаться с нами.

А затем мы рассаживались в автобусе и смотрели в заднее стекло: село становилось все меньше и меньше и в конце концов совсем исчезало из вида.

Лето осталось позади. Впереди нас ждала осень с дядей Хасаном, тетей Зайной и обычной нищетой, которую мы почти забыли за недели, проведенные в селении.


Дядин кулак

Дядя Хасан становился все более жестоким. Если поставить себе цель вспомнить о нем хоть что-то хорошее, то можно сказать только одно: он был справедлив и распределял свою жестокость поровну между родными детьми и нами. Однако же особенным мучениям подвергался Мустафа, его приемный сын, Амми Хасан даже подвешивал Мустафу за ноги на крючок в стене и оставлял там висеть, пока у того не краснело лицо от прилива крови, и бил его то резиновыми шлангами, то ремнями от машины.

Если дядя Хасан пребывал в плохом настроении, то лучше было не попадаться ему на глаза. Он уже сломал мне нос, но по-настоящему он поиздевался надо мной тогда, когда я потеряла солнцезащитные очки Фатимы.

У моей двоюродной сестры Фатимы была какая-то кожная сыпь, которая летом почти исчезала, зато зимой покрывала все ее лицо. Мне кажется, это был нейродермит. Чтобы скрыть пятна на лице, она носила большие солнцезащитные очки, которые ей раздобыл дядя. Конечно же, мне тоже хотелось хоть раз примерить эти шикарные очки. Как-то раз я взяла их у нее взаймы и стала прогуливаться по улице взад-вперед. И я добилась своего.

Один из заинтересовавшихся мальчиков остановил свой мопед рядом со мной и сказал:

— Эй, Уарда, ты прекрасно выглядишь в этих шикарных очках.

Польщенная, я улыбнулась.

— Можно я примерю их?

Я в нерешительности задумалась, ведь это были не мои очки, но мне не хотелось показаться жадной, и я сказала:

— Ну конечно.

Мальчик схватил очки, надел их и нажал на газ.

— Эй, дурак! — закричала я вслед. Но он скрылся за углом и не вернулся назад. Вечером Фатима заметила, что очков нет.

— Уарда, — спросила она, — это ты опять?

Я кивнула.

— Давай их сюда!

— У меня их больше нет. Я их дала поносить.

Это был неправильный ответ. Фатима буквально взбесилась и попыталась расцарапать мне лицо. Это услышал дядя и вытащил ремень из своих штанов. Однозначно, в этот вечер он был отнюдь не в лучшем настроении. Он ни о чем не спрашивал, а сразу начал бить меня. Когда он закончил избиение, мне пришлось вытирать кровь с уголков своего рта.

Дядя Хасан смотрел на меня без всякого сочувствия.

— Если очков завтра не будет, я тебя убью.

Я пошла к родителям мальчика.

— Пожалуйста, — сказала я, — мне нужны очки.

Люди увидели следы на моем лице и поняли, что произошло. Дядя Хасан был известен своей драчливостью. В уличных драках, в которых он часто участвовал, дядя научился приемам, причиняющим особую боль.

Его руки, бьющие меня по лицу, были словно из железа. Он никогда не бил мягкой внутренней стороной ладони, а только жесткой наружной стороной. Если я молчала, он разъярялся еще больше, затем бил меня головой о стену и ногами в живот. Если я плакала, его агрессивность потихоньку проходила и в конце концов он прекращал избиение. Однако, несмотря на это, я почти всегда была слишком гордой, чтобы плакать.

— Да, очки у нас, — сказали эти люди. — Но, к сожалению, наш сын разбил стекла. Оправа сейчас находится у оптика. Нам отдадут очки только послезавтра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее