Отсутствие Анны

Марина открыла глаза. Костры на берегу гасли поочередно, как будто по собственной воле. Словно отвечая им, на воде один за другим раскрывались белые цветы. Морские матери уходили в море – тяжелым, львиным шагом, с загадочными улыбками на лицах. Бледная морская пена лизала их лапы, и каждая из матерей наклонялась и пила дрожащую воду человеческими алыми губами, прежде чем нырнуть в нее и скрыться из виду. Матери уходили бесшумно, не оставляя следа, и только толпа на берегу провожала их восторженными криками, пением, свистом, слезами. Девушка с длинными зубами подошла ближе прочих к воде с арфой в руках, и музыка плыла над волнами в молочном сером свете дня, который явился, минуя утро. Ее синие глаза плакали, но на губах играла игольчатая улыбка. Юноша с оленьими рожками, танцевавший с ней, спал у одного из кострищ, подложив свернутый пиджак под голову.

Морская мать, у которой лежала Марина, кажется, дожидалась ее пробуждения, чтобы встать. Марина невольно вцепилась в мех, но мать поднималась спокойно и твердо, и было видно: она не поддастся на уговоры. Настало время вернуться туда, откуда она пришла.

– Спасибо, – прошептала Марина, чувствуя, что блаженный дурман – все еще рядом с ней, и боясь момента, когда это ощущение уйдет вместе с Морской матерью. – О, спасибо… Спасибо тебе.

Мать улыбнулась. Марине показалось, что она кивнула своей красивой большой головой, прежде чем отвернуться и пойти прочь. Ее длинный полосатый хвост струился по гальке, как змея.

Уход матерей занял всего несколько минут. Волны с тихим шипением сомкнулись над ними, погасли костры, стихла музыка. Угольки костров таяли, как будто впитывались в гальку и песок, и вскоре от них не осталось и следа. Белые цветы, похожие на спящих зверей, покачивались на воде. Танцующие медленно расходились в разные стороны. Кто-то оставался спать на пляже.

– Уже ушли, да? – Марина обернулась, только теперь вспомнив о ком-то маленьком и лохматом по другую сторону их с Эдгаром Морской матери.

Теперь этот маленький и лохматый неуверенно поднялся с земли и, застенчиво пряча взгляд, очищал шерсть от песка, вытряхивал мелкие камушки из кисточки на хвосте.

– Да, ушли.

– Жалко… Вечно я это просыпаю. Вечно просыпаю. Каждый раз, – маленький и серый неловко развел руками. – Ну, что ж, на все воля Матери.

Сказав это, он исчез с негромким хлопком, и Марина поняла, что это не вызвало в ней никаких чувств: ни испуга, ни удивления.

Молча они с Эдгаром побрели по пляжу туда, где в сереньком свете дня чернели хижины и поднимался легкий дымок от печных труб.

Вблизи скопление хижин оказалось небольшим рыбацким поселком. У берега сушились сети, лежали перевернутые лодки. Рядом с сетями в несколько рядов были натянуты веревки, похожие на струны, на которых была развешана рыба. Веревки были привязаны к двум деревьям, которые, казалось, выросли здесь, на каменистом берегу, специально для такого случая.

Рыбы на веревках были самых разных форм, размеров и цветов и напомнили Марине тибетские флажки – так же они слегка трепетали на ветру. Подойдя ближе, она увидела, что все развешанные на веревках рыбы – живые. Их осторожно закрепили на веревках тонкими разноцветными шнурками, пропущенными на манер серег сквозь тонкие плавники и хвосты, но рыбы трепыхались, бились друг о друга и рвались – кто ввысь, кто вниз, к морю.

– Лучше не подходите ближе, Марина, – предупредил Эдгар, – они довольно хитрые. А если выпустим хоть одну – нам здесь точно будут не рады.

Маленькая улочка, огороженная бордюром из крупных морских раковин и кораллов, делила поселок напополам. Все хижины были одинаково черны, как будто обуглены, и выглядели какими-то костлявыми.

На единственной хижине покрупнее по правую сторону от улочки висела большая бронзовая вывеска в виде крупной рыбы. Подпись под вывеской, совершенно не похожей на акулу, гласила: «Молодая акула».

– Зайдем сюда? – предложил Эдгар. – Правда, денег у меня нет, но в день после Ночи матерей они нам, может, и не понадобятся.

«Молодая акула» показалась Марине изнутри гораздо больше, чем снаружи. За барной стойкой стоял юноша с оленьими рожками и старательно протирал разноцветные стеклянные стаканы. В камине жарко пылал огонь. Рядом стояло несколько больших кресел с высокими спинками. В одном из них свернулась клубком девушка с острыми зубами. Она сушила влажные волосы у огня и раскладывала на столике перед собой маленькие елочные шары, сортируя их по цвету. Ее арфа лежала на полу, и пол рядом был испачкан морским песком. Все столики рядом перед стойкой были пусты. Деревянная лестница вела наверх, а дверной проем справа от камина был завешан шторой из бусин и мелких ракушек, видимо, отделяя зал от жилой части дома.