Отсутствие Анны

Теперь она твердо знала: что бы ни происходило, она была все ближе и ближе к Ане. Иногда она доставала из карманов калейдоскоп и варган и разглядывала их – проводила пальцем по бронзовой поверхности одного, слегка колебала металлический язычок второго. Она до сих пор не решилась ни посмотреть в калейдоскоп, ни попытаться сыграть на варгане. Может быть, все это было просто глупой историей, которую она придумала себе в утешение. Даже если это так – история шла по правилам, подчинялась внутренней логике, которую Марина чувствовала, даже если не смогла бы описать словами. Для варгана и калейдоскопа должно было наступить правильное время – как в сказке или детской игре, в которой, как ни старайся, никогда не удастся совместить шар и квадратную прорезь в фанере.

Однажды ночью или днем, похожим на ночь, она спросила Эдгара, молча глядевшего в костер:

– Как, вы говорили, ее зовут? Женщину, которую вы ищете?

– Ее зовут Вирджиния. – Он ответил тихо и быстро, как будто ждал вопроса все эти дни. – Она была совсем девочкой, ребенком, когда стала моей женой. Мы долгое время не касались тел друг друга, хотя были супругами. Мне говорили, что стоило подождать. Жениться на ней, когда придет время. Но ее душа… Ее душа была чудом. Сияющим, дрожащим огоньком во мраке вечной ночи и забвения. Я был готов ждать сколько угодно ради права греться у этого огня. Она была… Как птица, как жизнь, как сама любовь. Все лучшее, что есть в человеке, было воплощено в Вирджинии. Ее мать стала мне матерью. Наша жизнь текла так мирно и счастливо… Миссис Клемм занималась хозяйством. Вирджиния рисовала, музицировала и пела нам по вечерам. Я писал, писал как никогда… Теперь мне кажется, что все это было просто сном.

– Что случилось? – тихо спросила Марина. Костер с неуместно громким хрустом перекусил тонкую ветку.

– Она ушла, – произнес Эдгар с такой болью, что Марина на мгновение забыла о своей собственной. – Ушла такой молодой и такой прекрасной. С этого мгновения свет, который отгонял от меня чудищ, порождаемых мраком моего рассудка, погас. – Он горестно покачал головой и продекламировал:

– Это Бог мне шлет забвенье!
Пей же сладкое забвенье,
пей, чтоб в сердце навсегда
Об утраченной Леноре
стерлась память – навсегда!..
И сказал мне Ворон:
«Никогда»[3]

.

– Я знаю это стихотворение! – Марина почувствовала, как приподнимаются тонкие волоски на шее, как от холодного ветра. – Это же…

– Оно мое, – кивнул Эдгар.

– Э. А. По, – прошептала Марина и мысленно устыдилась: конечно, она знала его стихи, она знала о нем, она должна была помнить его имя. Просто слишком уж странно было здесь его встретить – и до сих пор части пазла не складывались в единую картину. И сразу вслед за этой мыслью пришла другая. Если он и вправду мертв и вправду здесь – где же тогда она сама и что с ней случилось? И – если он и вправду он – почему говорит с ней на русском языке и читает собственные стихи в переводе? Собственно, может ли она знать наверняка, на каком языке говорит сама, и может ли вообще человек быть в этом абсолютно уверен?

– Да… Вы слышали обо мне прежде?

Она заметила на его лице слабый проблеск интереса, похожий на оживление. Впервые за все время знакомства.

– Конечно, – торопливо ответила она, – ваши стихи… И ваше имя… Их все знают. Ну, многие. Они… Вы… Стали очень знамениты после того, как… – Она замолчала.

– Сколь переменчива слава, – отозвался Эдгар, рассеянно перебирая пляжную гальку, но Марина заметила проблеск улыбки на его лице и поняла: ему приятно было это услышать.

– Так вы думаете, что ваша жена… Тоже может быть здесь? – спросила Марина, мысленно достаточно легко смиряясь с тем, что разговаривает с давно умершим писателем. В конце концов, это было куда менее странно, чем все остальное.

– О да, надеюсь, что так оно и есть. – Эдгар вытянул тонкий прутик из-под камней и щелчком отправил в костер. Поблизости не было видно никаких деревьев, но каждый раз, когда им нужно было развести костер, на берегу непременно находились ветки или абсолютно сухие водоросли, как будто намеренно спрятанные кем-то в камнях. – Коль скоро это – посмертное бытие, то чем именно оно может быть?

– Чем? – тупо повторила Марина.