Отсутствие Анны

– На самом деле, не отказался бы, – кажется, теперь неловкость висела между ними, и Марина с тоской вспомнила, что Эдгар рано или поздно ее покинет. Наверное, стоит быть мягче, если она хочет, чтобы это не случилось в ближайшее время.

– Пойдем к тракту, – предложила она, – наверное, там должно быть посуше.

Опираясь друг на друга, как пьяные, они добрели до мерцающей во мраке золотистым песком тропы сквозь чавкающую под ногами черную топь.

Тракт превзошел все Маринины ожидания. Дорога слегка выступала над уровнем болота, как естественные мостки, и когда с помощью Эдгара Марина взобралась на нее, оказалось, что там абсолютно сухо. Более того – поверхность тропы была теплой, как нагретый солнцем гудрон на городской крыше. Марина села прямо на песок и приложила ладонь к дороге. Казалось, тракт тихонько гудит и вибрирует, как спящий зверь. Эдгар устроился рядом, и они неторопливо прикончили остававшихся у них копченых рыбок. Воды оставалось всего на несколько глотков, и Эдгар покачал головой, когда Марина протянула ему флягу.

– Уступлю даме. Напиться двоим там все равно не хватит. К тому же, – он невесело улыбнулся, – раз я уже мертв, умереть от жажды мне не грозит.

– Если ты мертв и ты здесь, а я тоже здесь, значит, я тоже должна быть мертва, – пробормотала Марина и приложилась к фляге. Верить в сказанное не хотелось.

– Кто знает. – Эдгар прилег на песок и задумчиво уставился на небо. – Я встречал тех, кто родился здесь и прожил всю жизнь. Если для кого-то это место открывает врата Чистилища… Это еще не значит, что здесь нет места живым.

Звучало не очень убедительно, но Марине все равно стало спокойнее. Догрызя свою рыбку, она почувствовала, что ее клонит в сон.

– Что показывают твои часы? – спросила она, опускаясь на песок рядом с Эдгаром. Кажется, они всего минут десять как сидели на тракте, но Маринин плащ высох, как будто не было ни подводного путешествия, ни вязкой болотной жижи под ногами.

Эдгар достал из кармана часы – старинные, большие часы-луковицу с гравировкой, – постучал ногтем по крышке.

– Ничего. Они остановились, когда я оказался здесь.

Он открыл крышку и протянул часы Марине. Стрелки замерли одна над другой, показывая пять часов.

– Ощущение, что мы были на дне день или даже больше, – пробормотала Марина, – непонятно, как считать… Когда солнца нет… И телефона. – Она осеклась, ожидая расспросов, но Эдгар не проявил к ее словам никакого интереса.

– Тебе не интересно, – спросила она, ложась на спину и подкладывая под голову сумку, плотнее укутываясь в плащ, – как дела сейчас в мире?

– В мире?

– Ну да… Двадцать первый век. Многое изменилось. Тебе неинтересно знать?

Эдгар, не глядя на Марину, покачал головой. Его взгляд не отрывался от звезд, одна за другой зажигающихся на темном небе.

– Прошлое и в моем настоящем всегда влекло меня больше будущего. А единственное будущее, которое тревожит меня сейчас, – это будущее Вирджинии. Я не хочу уходить от нее далеко даже в мыслях.

Марина замолчала. Она вдруг подумала о том, что уже довольно долго думает об Ане куда меньше, чем думала о ней дома, до встречи с Морской матерью.

Мысли стали путаться, и она плавно провалилась в сон, чувствуя, как тракт Матери мерно дрожит под щекой.

Она проснулась и обнаружила, что накануне уснула прямо на песке – золотистом, теплом, будто нагретом солнцем.

Она была одна. Вокруг, медленно и величаво кивая лохматыми верхушками елей, мерно гудел лес.

– Эй? – Собственный голос звучал странно, неуместно. Никто не откликнулся, даже лес оставил вопрос без ответа, и она, пошатываясь, поднялась, стряхнула золотистый песок с колен. Потянулась к бедру – в кармане джинсов должен был оказаться мобильный, но джинсов на ней не было, вместо них – платье и плащ. Непривычные. Она была абсолютно уверена, что не носила ничего подобного прежде. Синий плащ был порван и вымазан глиной, как будто еще недавно в нем продирались через колючее переплетение кустов. Она порылась в карманах – пусто, только два круглых шарика, похожих на елочные, синий и зеленый, на замызганной нитке. Растерянно покрутив в руках, женщина осторожно убрала их обратно в карман.

Сумка, болтавшаяся на плече, была почти пуста. Фляга с водой, несколько желтых продолговатых плодов, твердых и кислых с виду. Два разных носка – синий и серый. Спички. Сухие листья.

Она машинально растерла их в пальцах, поднесла к носу.

Листья пахли хвоей, и это сбивало с толку. Как они оказались у нее в сумке? Как она вообще оказалась здесь одна, посреди леса? Ответы ускользали, как увиденное на грани между явью и сном. Казалось, нужно совсем немного напрячься и она тут же вспомнит все, нитью потянутся со дна ее памяти вереницы воспоминаний…

С нарастающим ужасом женщина подумала: кто она? Зачем она здесь и куда идет?

– Кто я? – спросила она вслух, и лес сочувственно забормотал, закивал верхушками деревьев.

Медленно, потирая виски, – голова болела, как с похмелья, – она пошла вперед по золотистой дороге, потому что больше ей совершенно некуда было идти.