III. 2. Было бы непростительной слепотой не замечать того, что разные художественные техники часто заряжаются и питаются современной теоретической мыслью; подобно тому как были установлены аналогии между структурой средневековых «Сумм» и конструкцией готического собора, между кеплеровской вселенной и барокко, между физикой и метафизикой относительности и современным открытым произведением, также на законных основаниях можно сказать, что многое в современном искусстве обусловлено тяготением к изначальному, элементарному, к игре противопоставлениями, уравновешиванию различий, ко всему тому, что так свойственно структуралистскому дискурсу. Но установление таких параллелей входит в задачи истории культуры и феноменологии форм, а не эпистемологического анализа структурной методологии. Иными словами, выявление родства между кеплеровскими эллиптическими орбитами и барокко не меняет смысла и значения кеплеровских расчетов, и кеплеровское открытие с определенной точки зрения характеризует эпоху барокко, но именно так, только с других точек зрения, ее характеризуют образ всепобеждающей церкви и возрождение риторики. Соотнести метод Соссюра с методом Ельмслева значит очертить общее поле – поле структурализма, вне границ которого оба метода поменяли бы свой смысл, по крайней мере, он был бы более ограниченным, тогда как очертить общее поле деятельности Соссюра и Бютора значит охарактеризовать не столько сделанное тем и другим, сколько это самое общее поле, очерчиваемое феноменологией культуры для того, чтобы составить единое представление о лице эпохи. Иначе сказать, что у Соссюра и Бютора одинаковый образ действия, – значит применить структуралистскую методологию, но это не равнозначно утверждению, что Бютор применяет структуралистскую методологию.
Соссюр + Леви-Стросс + Ельмслев + Пропп вырабатывают метод, который пытается предстать как единый, и это и есть структурализм; напротив, Соссюр + Булез + Бютор – это перекличка влияний, исходящих из разных областей и с трудом сводимых в единую систему Если можно сказать, «когда Пуле утверждает это, он не структуралист», то никак нельзя сказать: «когда Булез так пишет музыку, он не структуралист»; а если что-нибудь такое и скажут, то у этого высказывания будет другой смысл. В первом случае мы утверждаем: тот, кто желает считаться структуралистом, не должен отклоняться от соответствующего modus operandi; во втором случае, только после того как соответствующий modus operandi свободно сложился тем или иным образом, мы вправе устанавливать параллели, находить родство и говорить о причинных связях. В первом случае налицо эпистемологический выбор, во втором – выработка форм, фиксируемых историей идей (которую Мишель Фуко по праву отличает от своей «археологии», потому что в его исследовании «эпистем» разных исторических периодов аналоги устанавливаются на уровне спекулятивных процедур, а не между спекулятивными процедурами и творческой деятельностью).
III. 3. Если структуралистский метод помогает разобраться в том, как функционируют некоторые коммуникативные механизмы (по крайней мере, так это в семиологии), тогда, как в примере с Пиаже, Рафаэль также структуралист, потому что его творчество можно изучать, выявляя в произведениях одни и те же структурные модели.
Упомянем еще одно обстоятельство, которое позже[224]
нам предстоит рассмотреть более развернуто: негибкое понимание структуралистского метода, превращающегося в некую философскую доктрину и, в конце концов, в метафизику, ведет кIV. Структурализм и феноменология
IV. 1. А теперь посмотрим, в каких отношениях находятся структурализм и феноменология. Это дело не столь срочное, потому что самые грубые ошибки в этой области допускаются, как правило, только людьми малоподготовленными и поверхностными. Но даже и подготовленным теоретикам случается в своих умственных лабораториях допускать ошибки, связанные с тем, что, воодушевившись кажущимся сходством методологий структурализма и феноменологии, они впадают в отчаяние, вслед за тем обнаруживая их серьезные различия.