Оттаявшее время, или Искушение свободой

— Езжайте домой в Ленинград, я всё Игорю Ивановичу доложу.

— А у меня нет от него сведений уже два месяца, он всегда меня поздравлял с днём рождения, слал телеграммы, звонил. Вы, значит, знаете где он и что с ним?

— Конечно! — как-то театрально воскликнул мужчина, — он в Женеве и захотел продлить своё пребывание ещё на месяц, кажется, его тётушка очень плохо себя чувствует.

Помню, что я сразу подумала: «надо уехать в глухомань с мамой и Иваном, купить там дом и жить». Что-то происходило выше моего понимания. Я в те годы не представляла и не интересовалась выездами людей за границу. Слово «невозвращенец» я услышала гораздо позже и, что за этим следует, узнала, когда была сама в Женеве. Редкие наши друзья ездили в туристические поездки и то, в соцстраны, я слышала, что есть командированные, работающие заграницей, а вот выезды по приглашению в гости или отъезды в Израиль были в моём окружении редкостью. Меня совершенно это не интересовало, единственная поездка, которую я совершила в 1977 году, была в Болгарию. Помнится, группа состояла из членов Союза художников, и, несмотря на то, что поездка была интересной, меня отвратило соглядатайство нашего руководителя. Как тогда говорили, он был типичный «искусствовед в штатском», а под конец поездки он пригрозил, что напишет на меня специальный рапорт «о моём поведении». Оно, конечно, было непростительно плохим, так как я старалась отставать от группы и осматривать город или музей в одиночестве, а вечерами мы с несколькими художниками из Эстонии ходили пить (на наши гроши) красное вино в кафе.

Но тогда, в зимний парголовский день, в разговоре с гостем я с трудом представляла, что не увижу больше моего отца никогда. Как допустить мысль, что подобное может случиться именно со мной, а углубиться в расспросы с «виктором ивановичем» я побоялась. Вся ситуация и встреча носила характер почти провокационный. Попрощалась я с неожиданным гостем, сдала дом на его полное попечение и пошла на станцию за ручку с маленьким Ванюшей.

Он по дороге беспечно стал играть в снежки, до вокзала было десять минут быстрого хода и, скользя по дорожке, мы добежали к подъезжающей электрички. Я люблю загородные поезда, особенно субботне-воскресные, зимой в них много лыжников, на природе люди как-то веселеют, с их лиц сходит напряжение. Уже когда сходишь с поезда, город обдаёт тебя сырым ветром с залива, смесью разбросанной по асфальту соли с песком и мелкой снежной крупкой, сыплющейся из-под тёмного ленинградского поднебесья.

Домой мы приехали, как в убежище. Мама моя, человек куда более мужественный, чем я, приняла решение не поддаваться панике и ждать. Ждать было не известно чего, но что я решила сделать, так это послать телеграмму отцу в Женеву по адресу, который я обнаружила в его «завещании». В телеграмме я написала: «Дом оставила твоему другу, Ксения».

* * *

После «старого Нового года» мне стала названивать папина жена из Волгограда. Она требовала от меня хоть «какой-то правды» об исчезновении её мужа. Я ничем не могла её утешить, только сказала, что жду реакции на посланную телеграмму. Наташа была очень взволнована и, мне показалось, даже сильно обозлена на что-то. Можно было её понять, она оказалась в ситуации брошенности, с маленьким ребёнком, без каких либо известий и очень далеко от Ленинграда.

Прошло ещё несколько дней, и мне позвонил мой «спаситель» и заговорил со мной о Наташе. Он рассказал, что Наталия Юрьевна, что называется, «пошла в розыск», строчит в большом количестве письма в советское консульство в Женеве с вопросами «где мой муж?».

— Ведь Игорь Иванович там не развлекается! Он работает, у него деловые встречи с издательствами, больная тётушка, а эта женщина… пишет письма, — раздражённо сказал «виктор иванович».

— Но чем я могу помочь папиной супруге? Ведь я совершенно не в курсе их семейных отношений, а то, что касается исчезновения моего папы, видимо, волнует не только его жену… — ответила я.

— Что значит исчезновение! Он никуда не исчез, он находится в Женеве. Прошу Вас, успокойте жену Игоря Ивановича. Лишний шум, ненужные разговоры могут только принести вред и ему, и ей…

Это звучало почти угрожающе.

Я поняла только одно, что связь у папы оборвана со мной и с Наташей, но не с «ними». Работа видимо кипит, издатели из Германии прилетают в Швейцарию, и он совершенно не думал возвращаться через 20 дней в Ленинград. А может быть, он и вправду решил по настоящему «чухнуть» и «они» не знают об этом, но если догадались, то пытаются как-то и чем-то воздействовать. Много сценариев прокрутилось у меня в бессонные ночи, и всё-таки я надеялась, что отец отзовётся на посланную мной телеграмму. Однажды поздним зимним вечером раздался телефонный междугородный трезвон.

— Женева вызывает, говорите! — резко скомандовала телефонистка.

— Ну что там у вас происходит, доченька? — голос отца звучал из далека расслабленно, устало, почти отчуждённо. Уж не болен ли он, мелькнуло в моей голове.