Оттаявшее время, или Искушение свободой

Почему так случилось, что надо было приехать Никите за несколько тысяч километров, чтобы в тесном чреве машины на заснеженной дороге услышать голос, который, как бы даже не к нему обращаясь, возвращал его в третью треть пережитого? Главной темой ненависти дьякона было детство Ленина. Он сыпал подробностями, о которых лично я никогда не слыхала. Подозреваю, что многое, как всегда в таких случаях бывает, обросло народной легендой, но, скорее, в противоположность к добрым рассказам о дедушке Ленине и кудрявом «мальчике-ангеле», глядящем со значка октябрёнка. Видимо, сам рассказчик здорово в жизни натерпелся от советской власти, сдержать себя он не мог, заснеженные поля по которым мы ехали, отделяли Никиту от Потьмы всего несколькими километрами. В 1957 году Никита был арестован, почти год одиночки, потом Дубравлаг. В какой несчётный раз на краю смерти сохранилась семья Кривошеиных молитвами преподобному чудотворцу Серафиму Саровскому? Через все испытания, аресты, обыски, лагеря, эмиграции и реэмиграции хранится в семье медальон с частицами мощей (власов) святого Серафима. Прислан этот медальон был Государыней в 1918 году из Тобольска в благодарность за помощь Александра Васильевича Кривошеина (деда Никиты), которую он оказал Государю Императору и его семье.

Начинался и заканчивался наш путь в Дивеево странно…

Мы вернулись во Францию, к себе домой, и через несколько дней я увидела сон. Будто раздался звонок в дверь нашей парижской квартиры. Мы всем семейством сидим за столом, на нашей кухне и ужинаем. Я иду открываю дверь, на пороге с опущенной в смущении головой стоит мой отец. Он подымает глаза, они полны слёз и при этом он виновато улыбается. Потом его тело отрывается от земли и как бы переплывает в нашу квартиру, потом на кухню. У него маленький детский чемоданчик в руках, и одет он в незнакомое мне серое пальто.

«Ну вот, теперь я могу быть с вами…» — произносит он, и меня выбрасывает из сна. Я проснулась и почувствовала, что моему отцу сейчас хорошо, что, может быть, мои молитвы были Господом услышаны, и у отца душа сейчас кротка и успокоена. И показалось мне, что, там, на неведомом нам Свете, он нашёл самого себя и очистился от всего страшного, что терзало его душу всю жизнь.

Милость Божия велика. Господь сподобил меня прикоснуться к великой Дивеевской святыне, мы помолились о прощении грехов наших. Путешествие многое поставила на свои места, всколыхнуло воспоминания, кровоточащие раны успокоились. «Слава тебе, преподобне Серафиме! Радуйся, душ смятенных умирителю пресладостный. Радуйся в бедах и обстояниих помощниче скорый. Радуйся, преподобне Серафиме, Саровский чудотворче».

Первое, сокращенное издание:

«Русская рулетка», журнал «Звезда», 2003 № 12, СПб

Часть 2. Искушение свободой

В 1956 году мне было одиннадцать лет. Я училась в обычной ленинградской школе-семилетке. Кстати, в первые два года я застала раздельное обучение, наша школа была «женской». Здание было старое, двухэтажное, с большим актовым залом и сценой, но учеников было немного. Когда бывали праздничные концерты по случаю седьмого ноября, то все ученики, от младших до старших, умещались в этом зале. На сцене, в глубине, висел большой портрет Сталина.

Помню, что на большой перемене младшие классы выводили в небольшой зал для прогулок, нас строили парами и мы на протяжении двадцати минут ходили кругами. Весной нас выводили на воздух, в асфальтированный дворик, и мы тоже парами ходили и дышали, мальчишки дёргали нас за косички… Повзрослев, я поняла, что это напоминало прогулки по лагерному дворику…

Начиная с раздевалки и столовой, в каждом классе, коридоре, в кабинетах директора и завуча, на двух этажах висели портреты Сталина. Наши глаза к этому привыкли, тем более, каждый учебник начинался с его цитат.

И вот февраль. Отец непрерывно слушает радио и взволновано о чём-то шепчется с мамой. В доме с каждым днём сгущалась «некая» атмосфера, а в школе всё было по-прежнему.

Потом апрель. Однажды к нам в класс перед началом урока пришла завуч и сказала… Честно говоря, я не помню, что она сказала, но помню как наша учительница побледнела и села на стул. Завуч вышла. А через десять минут началось нечто невообразимое. Училка встала на стул, потом забралась на стол и сняла с гвоздя портрет Сталина. Потом она раскрыла рот и сказала: «Каждый из вас вырвет из учебников портреты с Иосифом Виссарионовичем и пойдет за мной…»

Несмотря на школьную советскую муштру и дисциплину, все мы были дети. Это была как игра и мы довольно быстро освоившись весело стали вырывать страницы.

«А теперь пойдем в актовый зал» — пролепетали училка.

В коридорах уже происходило нечто невообразимое, стоял гвалт, никаких «парных променадов», все от мала до велика, с первого до второго этажа, несли портреты Сталина в актовый зал.