Оттаявшее время, или Искушение свободой

Этот маленький экскурс в историю тех лет нам всем полезен, и страдать амнезией не следует. Страшные слова, позорные подписи, закручивание гаек… Искусство, обращённое на службу «народу», сведенное к борьбе с «формализмом», пережившее своего создателя, товарища Жданова, посеяло надолго (до наших дней!) семена ненависти и страха перед Западом. Когда после Герасимова «наследником престола» Академии художеств стал В. Серов, (он же Раппопорт), а в Эрмитаже готовился возврат третьего этажа импрессионистам, Серов выступил с громовыми статьями, обвинив несчастных Матисса и Манэ в пресловутом формализме.

Хочу напомнить и о том, что обвинения в «космополитизме» были прерогативой не только деятелей искусства. Профессор МГУ Н.С. Акулов, известный специалист по цепным реакциям, второго февраля 1949 года выступил с заявлением: «учёные, вернувшиеся к нам из-за рубежа, вносят чуждые нам настроения, ориентируют нашу молодежь не в направлении решения задач, стоящих перед нашей Родиной, перед страной социализма, а в направлении решения задач, интересовавших иностранные научные и ненаучные организации, в духе чуждых нам идей космополитизма, от которых только один шаг до явного предательства интересов нашей Родины». Далее говорилось, что «не отвергая отдельных научных заслуг этих учёных, в то же время со всей определённостью и большевистской смелостью и настойчивостью нужно выкорчевать и устранить вредное влияние антипатриотических тенденций группы физиков-космополитов».

В компанию по борьбе с «идеализмом» в физике в феврале-марте 1949 г. вмешались два фактора: обострение внутрипартийной борьбы и разоблачение «антипатриотических групп». Фактором принадлежности к последним была национальность, а поскольку большинство крупных физиков были именно еврейской национальности, это было чревато такими же разгромами, как и в искусстве.

В мае 1948 года П.Л. Капица написал письмо А.А. Жданову против политики изоляции советской науки. В качестве аргумента он использовал биологическую аналогию, напомнив, что «в природе вырождается всякий род, который скрещивается только с самим собой!»

Если разоблачительный XX съезд КПСС интеллигенция и студенчество восприняли с энтузиазмом и ждали настоящей демократизации общества, то большинство народа и, особенно, верхушка ЦК с ужасом выжидали дальнейших действий. Вопреки ожиданиям десталинизация породила в обществе растерянность и непонимание происходящего. Этот конфликт поколений, помнящих революцию, прошедших войну, культ Сталина, до сих пор держит Россию в тисках, не даёт распрямиться стране до конца и совершить суд истории над большевиками и КПСС. Решения XX съезда, развенчание Сталина дорого обошлись Хрущёву. Многие простые люди не верили ему, считали, что это был «наговор», а сейчас история повторяется: вспоминают Горбачёва недобрым словом за развал СССР, Ельцина за «демократию» — слово ставшее ругательным, а Путина хвалят за возврат к патриотическому прошлому и ностальгию по СССР. Вот каким странным топтанием на одном месте мы избавляемся от культа Ленина — Сталина, выходим из своего детства и опять тоскуем по СССР.

Другое дело, что распад страны Советов принёс головную боль всему миру, а её гражданам и подавно.

Казалось, что СССР будет жить вечно, а потому чувства сидения на чемоданах, как у первой эмиграции, у «третьей волны» — не было. Мы уезжали навсегда, старались забыть свою Родину и прижиться в новой. Слово «ностальгия», так лелеянное первой эмиграцией, было позорным словом. Если она и терзала по ночам, то за бутылкой «Бордо» и «Столичной» об этом не признавались. Да и сама мать-Родина сделала для нас всё возможное, чтобы отравить воспоминания о ней. Интеллигенция третьей волны в основном осела в Париже и Нью-Йорке.

Тем, у кого были соответствующие фамилии, помогли всяческие «каритасы» и «лобби», талантливые пробились без них, кто-то спился и покончил с собой… Пожалуй, единицы сумели выставляться, писать, жить со своего таланта или переучившись приобрели специальность, остальные до сих пор сидят на пособиях для неимущих, некоторые после распада СССР стали возвращаться назад. Из среды нехудожественной есть и такие, кто нашёл в себе силы и приобрёл специальность, а потому растворился, как сахар в чашке французского кофе, кто-то остался самим собой на Брайтон Бич, а кто-то стал «новым русским». Всему этому массовому исходу из страны было много предпосылок. О них я не хочу рассказывать, зачем мне повторяться за исследователями и действительно знатоками «третьей волны». Скорее, мне хотелось вспомнить те 50–70-е, в которых я жила и хорошо знала художественную среду. В те годы я встретилась со многими интересными людьми, потом мы опять увиделись в эмиграции.