Оттаявшее время, или Искушение свободой

После XX съезда мы вступили в полосу, растянувшуюся на несколько десятилетий, негласного договора между властью и интеллигенцией: творите и болтайте на своих кухнях, что хотите, но за пределы этих стен ничего не выносите. Но «джинн» свободы был выпущен из бутылки и засадить его обратно было уже невозможно!

Тех, кто уезжал из страны (кстати, за большие деньги!), лишали гражданства, отбирали квартиры; распродавались нажитые годами предметы обстановки — люди покидали страну навсегда. Процедура оформления выезда чаще всего сопровождалась оскорбительными разборками на работе, в ОВИРе, и с «вынесением приговора» — уехать в течении пяти дней. Будущее было неведомо, некоторых привлекала устроенность родственников в стране Моисея, а кое-кто, закусив удила, хотел влиться в мировую цивилизацию и показать, на что они способны.

Эта эпидемия выезда коснулась «по инерции» многих, и тех, кто потом оказался в большом несчастии на Западе. Влившись в лихорадку «друг уезжает, а почему я остаюсь?», через пару лет человек понимал, что совершил непоправимую ошибку. Но так была устроена поганая система «свободы выбора»: назад путь был мыслим только через покаяния на экране ТВ и в КГБ. Только после 1991-го стало возможно сохранить свое гражданство, нажитое имущество и даже пенсии.

* * *

В начале семидесятых Советский Союз стал отторгать деятелей искусства. Художники, писатели, музыканты поодиночке, а потом и массово эмигрировали в Америку, многие уехали в Израиль, малая часть осела в Европе. Наши соотечественники разных национальностей, возрастов и вероисповеданий оказались зараженными «эпидемией отъезда». В эти годы были пущены в ход унизительная фраза «свалил за кордон» и политическое определение «отказник». Некоторые были высланы из страны против своей воли.

В СССР многие мечтали выехать за его пределы, те, кто уехал и приземлился на Западе, далеко не всегда оказывались в счастливом положении. Разочарование настигло многих и по разным причинам. Третья волна эмиграции мало представляла что их ждет. Грезились молочные реки, кисельные берега и манна небесная. Тем, кто оказался в Израиле, была оказана большая помощь в адаптации, но это оказалось своего рода золотой клеткой. Интеллигенция, попавшая во Францию, в Париж «адаптировалась» иначе. Слово «адаптация» сознательно мною закавычено, потому как художники, писатели и диссиденты продолжали жить своей русской жизнью, пить водку, петь под гитару, ходить друг к другу в гости и на кухне решать все те же вечные вопросы «кто виноват и что делать?». Языка французского не выучил даже писатель Владимир Максимов, что уж говорить о других. С профессиональной стороны повезло тоже далеко не всем.

Недавно в Париже я услышала странные сетования о том, что многие из художников, которые оказались приближенными к Александру Глейзеру — им как бы повезло; но упреки к А.Г. сводились к тому, что он их толкал и рекламировал как «политическую силу», а не как «художников, которые были по мастерству не хуже западных коллег», да, мол с одной стороны это было хорошо, потому как их на этой волне в конце 70-х — покупали и выставляли, но, с другой стороны, унизительно ценить их только как «диссидентов», а не как мастеров своего дела. Вот тут я не соглашусь с такими «сетованиями» и нападками на Глейзера, потому что он прекрасно осознавал, что без этой «подачи» выплыли бы на рынок два-три человека. На этом колоссальном «базаре» мирового искусства выброшенные на волю волн, без языка, без представления «что, как и почём», без хорошего поводыря-«маршана», социальной помощи со стороны Франции (мастерские и пособия) — ничего вообще бы не было. Некоторые от отчаяния изоляции, невостребованности (и это в красивейшем Париже!) — захотели обратно в СССР; было несколько случаев самоубийств…