Оттенки

Все чаще стреляли пробки, все пронзительнее становились голоса, все громче смех. Молодые люди перебивали друг друга, никто никого не слушал, казалось, и говорили-то не в расчете быть услышанными, а просто так, чтобы произносить слова, издавать звуки. Вскоре послышалась первая песня, она звучала еще робко, словно бы примериваясь, нащупывая дорогу. Но этого было достаточно, чтобы все вспомнили, что мы — народ поющий. Мы маленький и слабый народ, — будто именно слабость понуждает к пению! — и если у нас нет ничего другого, то можем хотя бы петь. И помещение, нагретое разгоряченными телами, задрожало от хриплых поющих голосов.

— Где поют, там присаживайся, ибо… — начал было Лутвей.

Но Кулно не дал ему закончить фразу и насмешливо подхватил:

— …ибо там царит мир.

— Я именно это и хотел сказать, — согласился с ним Лутвей. — Поэтому пусть каждый, кто любит мир, снимет со стены для себя трубку и подтвердит свою любовь действием. Но трубку с самым длинным чубуком получит Тикси, эта трубка добрее других — от нее не кашляешь.

— Она не нарушает мира, — добавил Кулно.

Предложение Лутвея вызвало бурю восторга. Трубки были сняты со стены и набиты табаком. Стулья и столы — с грохотом задвинуты в угол, и курильщики расселись на полу, образовав круг. Тикси поместили в центре круга, Мерихейн разжег ее трубку, и от этой священной трубки должны были прикурить все остальные: на свете мог существовать лишь один первоначальный огонь — огонь мира и согласия. Этот огонь не жжет, не опаляет, не уничтожает, он призван лишь согревать, порождать, творить, он испускает сладчайший аромат, аромат трубки мира. Ее животворящая сущность проявляется в возникновении черной смолки, которая тоже священна, потому что убивает даже ядовитейшую из змей и излечивает даже самую запущенную прелость ног.

Все серьезно и проникновенно попыхивали трубками. Мирный дым поднимался к небу, задерживаясь под выбеленным потолком.

— Плюнуть хочется, — тихонько пожаловалась Тикси, и игра была испорчена. Все сразу же забыли и о мирном огне, и о самом мире, смех и шуточки стаей взвились над головами сидящих.

— Да, мир — вещь прекрасная, но порождает плевки, — сказал один.

— Не мир порождает плевки, а трубка мира, — поправил его второй.

— Плевки порождает раскуривание трубки мира, — уточнил третий.

— Учитывая все сказанное, можно утверждать лишь одно, — добавил Кулно, — а именно: хочется плюнуть. А вот — почему? Это уже вопрос особый, и тут мнения расходятся. Один утверждает, что плюнуть хочется от мира, второй — что виновата трубка мира, третий — что курение трубки мира. А разве нельзя предположить, что эту же трубку раскурил кто-нибудь другой, кому и в голову бы не пришло плеваться, потому что во рту у него все больше пересыхает.

— Вот именно, у меня уже давно во рту пересохло, — поддержал его Лутвей.

— Видите! Итак, плеваться нас заставляет вовсе не само по себе раскуривание трубки мира, как только что некоторыми утверждалось, нет, желание это возникает от взаимодействия трубки мира и рта, то есть — от общественной деятельности. Отсюда вывод: общественная деятельность заставляет людей плеваться. Но, мои господа и барышня, что такое общественная деятельность? Общественная деятельность есть не что иное, как борьба; когда же она в достаточной степени разрастется и обострится, ее называют войною. Посему каждому должно быть ясно, что всякий, выступающий против войны, должен выступать и против раскуривания трубки мира, ибо любое мирное раскуривание все равно в конечном итоге порождает войну. Одним словом, для искоренения войны необходимо начать новую войну — войну против раскуривания трубки мира, и это была бы самая необыкновенная война на свете: мирная война или, если позволите так выразиться, война против мирного дыма. Но мы любим трубку мира и вряд ли объявим ей войну, ибо кто же будет вести какую бы то ни было войну со своей любимой, разве что войну любовную. Таким образом, взаимодействие трубки мира и нашего рта продолжается, отчего возникает совершенно естественное желание плеваться. А поскольку плеваться свойственно человеку, надо думать, мы станем плеваться и в будущем. О боже мой! — воскликнул внезапно оратор с испугом. — Милостивая государыня, наше единственное величество, ваша бесценная трубка погасла, ваша трубка мира испустила дух. Все рассмеялись.

— Может быть, в конце концов плеваться заставляет угасание трубки мира? — спросил кто-то из молодых людей.

— Конца концов никто не знает, — заявил Сяга, — в него можно только верить.

— Да, — произнес Мерихейн, — в трубку мира можно лишь верить, потому что ее царство не от мира сего.

— Стало быть, она подобна человеку, который плюется, раскуривая трубку мира, и любит войну, потому что именно война быстрее всего отправляет человека в его истинную обитель, истинное отечество.

— Правильно, совершенно правильно, — согласился Лутвей. — Царство трубки не от мира сего. В ней, как и в человеке, есть нечто от вечности. В ней помимо смертной плоти имеется нечто от бессмертной души, это потому, что трубка общается только с человеком.