Оттенки

Порою Мерихейн погружался в думы, сидя вдвоем с Лутвеем; думы эти рождались словно бы из ничего, — просто от вида беззаботного лица молодого человека, от его слов, от его смеха, — и так же в ничто уходили. Мерихейну случалось задумываться и в те вечера, когда Лутвей приходил домой не один, а с компанией молодых людей, среди которых была и Тикси с ее улыбкой на коралловых губах, и с некоторых пор девушка все чаще задерживала на Мерихейне пристальный взгляд.

— Почему вы на меня так смотрите? — спросил ее как-то Мерихейн.

— О чем вы думали? — спросила, в свою очередь, Тикси.

— Уже не помню.

— Уже не знаю, — в тон ему с обидой сказала девушка.

— Я думал, вот если бы я был молод…

— Нет, вы не об этом думали.

— Почему же?

— Вы и так молоды.

— Стало быть, потому вы на меня и смотрели?

Тикси лишь молча улыбнулась.

— Ты не верь Тикси, — заметил Кулно Мерихейну, — она обольстительница.

— Говорят, будто вообще все женщины только тем и заняты, что обольщают мужчин, — сказал Мерихейн.

— А сам ты разве этого не замечал?

— Нет, на такие вещи у меня не хватало времени.

— Значит, вам еще ни одна женщина не нравилась? — спросила Тикси.

— Наоборот, очень многие! — возразил Мерихейн.

— Почему же у вас не хватало времени?

— Все они нравились мне слишком сильно: я становился слеп и глух.

— Отчего же вы до сих пор не женаты?

— Именно поэтому, — вмешался Кулно, — господин Мерихейн любил слишком сильно, гораздо сильнее, чем требуется для того, чтобы жениться.

— Да, и даже тех, которые меня обманывали, я не…

— А вас обманывали? — перебила Тикси писателя.

— И еще как!

— Мерихейн, ты начал говорить что-то о женщинах, которые тебя обманывали, — напомнил Кулно.

— Ах да… и даже тех, кто меня обманывал, я не настолько ненавидел, чтобы взять их себе в жены, — закончил Мерихейн свою мысль.

Все засмеялись.

— Что вы ерунду болтаете, — сказала Тикси мягко и, не скрывая любопытства, спросила: — Значит, вы были несчастны?

— Нет, не был, — ответил Мерихейн просто. — Несчастная любовь — это и есть единственно счастливая любовь на свете.

— Так могут говорить лишь обожествляющие женщин люди, — сказал Кулно, — а кто в наши дни осмелился бы вступить в брак с божеством.

— Да, божества только и делают, что всякие фокусы выкидывают, — поддержал его Мерихейн.

— Откуда вы это знаете? — поинтересовалась Тикси.

— Был у меня когда-то хороший друг, — ответил Мерихейн, — он взял себе в жены божество, прошло два-три года и — божество было уже замужем за другим, а мой добрый друг покоился в сырой земле. Божественная любовь всегда кончается смертью.

— Я думаю, — сказал Кулно, — твой друг так же, как древние греки, считал, что богини — бабы сильные, потому-то ему и пришлось умереть.

— Понимаешь ли, Тикси, — присоединился к разговору и Лутвей, — старые холостяки просто-напросто боятся женщин.

— Любовь всегда начинается со страха, — возразил ему Кулно. — Отсюда и происходит выражение: пребывать в страхе и любви.

— Совершенно верно, — согласился Мерихейн, и на лице его было написано такое удивление, будто ему вдруг раскрылся смысл жизни, — чем сильнее любовь, тем сильнее и страх.

— В таких случаях древние эсты пили, — сказал Кулно и поднял стопку.

Тикси обычно не принимала участия в рассуждениях мужчин, однако она уже с интересом к ним прислушивалась. Теперь нередко игра слов или остроумный поворот мысли вызывали на губах девушки улыбку, и улыбка эта заставляла мужчин еще больше изощряться. Каждый раз, когда Мерихейн смеялся над какой-нибудь удачной шуткой или каламбуром, Тикси невольно взглядывала на старого холостяка, — до чего же искренне и заразительно умел смеяться этот человек, хотя у него волосы на висках уже седые, а на макушке основательно поредели. Временами Тикси казалась себе любопытным ребенком, а Мерихейн — занятной игрушкой, которую так и подмывает открыть, сломать, чтобы увидеть, что же такое там, внутри ее, подает голос.

Мерихейн становился очень симпатичным, очень привлекательным, когда разговаривал, а тем более когда смеялся, но стоило ему, погрузившись в свои думы, пуститься в путешествие по зачарованным тропам своих мечтаний, как лицо его старело, на нем проступали следы пережитого, и Тикси хотелось протянуть руку и стереть эти следы.

— Вам надо всегда смеяться, всегда разговаривать, — сказала как-то девушка Мерихейну.

— И никогда не задумываться, да? — спросил в ответ ей Мерихейн.

— Откуда вы знаете это?

— Думы делают меня непривлекательным, об этом мне уже давно говорили.

— Озабоченным.

— А заботы старят.

Тикси не ответила.