Как же мне хочется убежать из этого дома. Так сильно, что зудит все тело. Я пытаюсь встать, но тщетно: боль сильнее меня, на этот раз я не в состоянии ее одолеть. Она накрыла меня с головой и не хочет отпускать. Словно змея, боль въелась в мою кожу, пробираясь по телу и впуская в вены яд. И тогда я сдаюсь, больше не стараясь хотя бы встать с кровати. Как только я смогу ходить, сразу рвану в заброшенный магазин и просижу там часов десять. Этого должно хватить, чтобы настроиться на нужный лад и убедиться, что моя жизнь не рушится и не летит в тартарары.
Ко мне никто не заходит уже несколько часов, что не на шутку меня беспокоит. Но я думаю не о парнях, а о Дезе и Хейли. Интересно, вместе ли они сейчас? Рад ли друг тому, что они могут побыть наедине? А может, они возобновили занятия и сидят сейчас на его постели, изучая конспекты? А вдруг они целуются или занимаются чем-то более непристойным? Знает ли Дез, что Хейли невинна? Я сжимаю простынь и отгоняю паршивые мысли. Меня сейчас должно заботить другое.
Как только я собираюсь погрузиться в раздумья, не касающиеся Хейли, дверь наконец-то распахивается, и на пороге появляется Ник.
– Выглядишь дерьмово, – остановившись недалеко от кровати и скривившись, произносит он, а после кидает мне какую-то пластинку, без особого интереса рассматривая разбитую лампу. Я читаю название таблеток и вопросительно смотрю на парня. Он пожимает плечами: – Я не шарю в таблетках, но это прописал доктор. Так что пей.
Приняв из его рук небольшую бутылку с водой, которую он принес вместе с лекарством, я закидываю горькую таблетку в рот и запиваю ее как можно быстрей.
– Спасибо, – искренне говорю я, отдавая Нику бутылку.
– Не хочешь поговорить? – спрашивает он.
– И ты туда же. – Я закатываю в ответ глаза. – Нет, я не хочу ни о чем говорить и вспоминать то, что было ночью, тоже не горю желанием. Если бы я хотел поговорить по душам, давно бы позвал кого-нибудь.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – Я сразу понимаю, что сейчас начнется выговор. – Ты слишком зациклился на том, чтобы быть образцовым плохим мальчиком, держащим в себе все грязные секреты. Скажи, зачем тебе вообще друзья, если ты с нами ничем не делишься, предпочитая отмалчиваться?
– А по-твоему, друзья нужны только для того, чтобы им все рассказывать? – выгибаю я здоровую бровь.
– А по-твоему, нет?
– Товарищи нужны для досуга, так же как и телевизор, книжки и так далее. Не все зависит от секретов, и я не понимаю, почему всех так заботит моя скрытность. Может, у меня вообще нет тайн, а? Что ты на это скажешь?
– Если бы у тебя не было секретов, ты бы сейчас так яро не защищался, – спокойно говорит Ник.
И он прав, я говорил со слишком большим энтузиазмом.
– Я не хочу рассказывать о том, что произошло. Это была… это была просто драка, Ник, и больше ничего.
Ложь оставляет на языке привкус сладости, а на душе становится легче. Чем чаще я утверждаю, что произошедшее было обычной перепалкой, тем сильнее сам начинаю в это верить.
– Хорошо, я не буду вытягивать из тебя правду, Блейн. Но… чем чаще и больше ты будешь закрываться, тем быстрее нас потеряешь. – Ник говорит мне эти слова, смотря прямо в глаза, тем самым давая понять, что каждая его фраза пропитана серьезностью.
Но я всего лишь киваю. А Ник уходит, даже не сказав мне «выздоравливай».
Неужели я и правда теряю друзей, потому что предпочитаю жить в своем мире, в котором каждая тайна остается при мне? Действительно ли я хочу остаться у разбитого корыта, когда меня покинут люди, ставшие для меня практически семьей? Готов ли я рискнуть дружбой, лишь бы не делиться с окружающими своими кошмарами?
Я не знаю. Не знаю, что делать. Не знаю, где искать выход. Мне сложно просто взять и рассказать, какой ужас я пережил, когда мне едва исполнилось восемнадцать. Они думают, что это легко – взять и все выпалить на одном дыхании. Но это безумно тяжело. И все же я надеюсь, что буду готов поведать друзьям свою историю прежде, чем они покинут меня.
Оттенок двенадцатый
Хейли
Если оценить мои умения рисовать граффити по десятибалльной шкале, я, скорее всего, еле дотяну до восьмерки. Этот вывод я делаю, стоя напротив заброшенного аэропорта. Пытаясь изобразить морду рычащего льва, который лежит на поляне, я даже и подумать не могла, что результат будет столь плачевен. И сейчас, смотря на рисунок, я едва сдерживаю слезы, потому что догадываюсь, почему у меня ничего не выходит. Я привыкла заниматься этим в компании друзей, мне не хватает того шума, который они создают. Мне не хватает их самих.
Прошло уже две недели с того момента, как Блейн подрался и очутился в постели весь в бинтах и пластырях. За все это время мы оставались с ним наедине по меньшей мере раза три. Он постоянно где-то пропадал, и в какой-то момент мне пришло в голову, что парень отсиживается в гипермаркете, но поехать туда и убедиться в правдивости своих предположений я не смогла. И сейчас жалею, что струсила. Блейн четко дал понять, что не хочет общаться со мной, как раньше. Больно ли мне от этого или, наоборот, спокойнее, я пока не поняла.