«И кого Бог соединил…» – снова всплыли в ее памяти слова венчальной клятвы, и у нее вдруг заныло сердце. Как же ей не хватает Питера! Как ей нужна его любовь и его неусыпная забота о ней. Она как корабль, который вышел в море без руля и ветрил. Волны швыряют его из стороны в сторону, и к какому берегу прибьет ее утлое суденышко ветер, бог весть! Однако гордость заставила Мону снова стряхнуть с себя невеселые мысли.
«Выше голову! – приказала она себе. – Какое мне дело до Питера! У каждого из нас – своя жизнь!»
Она с улыбкой взглянула на собеседника, который тотчас же расценил ее улыбку как поощрение к продолжению ухаживаний.
После ужина они отправились в театр. Раймонд заказал ложу на представление последнего ревю. Когда они приехали, спектакль был уже в самом разгаре. Атмосфера веселья, царящая в зале, была именно тем, в чем так нуждалась сейчас Мона. Она беззаботно флиртовала с Раймондом, изредка остужая его чересчур пылкие или очень уж смелые высказывания и тут же смягчая свою холодность поощрительной улыбкой. Он осмелел настолько, что, воспользовавшись их уединением в ложе, даже попытался поцеловать ее в обнаженное плечо.
– Не забывайтесь! – строго попеняла она ему.
– Не могу! Вы сводите меня с ума!
– Тогда я уйду! – предупредила она, то ли в шутку, то ли всерьез.
– О, нет! Только не сегодня! Сегодня вы принадлежите только мне!
Последние слова Пауэр произнес таким многозначительным тоном, что Мона невольно поежилась от страха, но снова постаралась взять себя в руки.
– Вы себе льстите, мой милый Раймонд! – рассмеялась она с деланой беззаботностью.
– Вы не можете быть такой жестокой! Сжальтесь над бедным сердцем! – взмолился он шепотом, страстно сжимая ей руку.
Мона из чисто женского кокетства решила потянуть паузу.
– Так я жду ответа! – неистовствовал Раймонд.
– Что ж, – начала она, но в этот момент в зале вспыхнул свет, и от того, что она увидела, кровь ударила ей в голову.
Прямо под ними в ложе бельэтажа сидел Питер. И не один! Он весело смеялся, разговаривая с какой-то с женщиной. Все поплыло перед глазами у Моны, и она впервые испытала то, что называется настоящей, испепеляющей сердце ревностью. Спутница мужа была не просто хороша, она была божественно прекрасна. Настоящая Юнона! Высокая, белокурая, с выразительными голубыми глазами, обрамленными густыми черными ресницами.
Наверняка Питер уверен, что они от природы такие черные и густые, язвительно подумала Мона, разглядывая красотку, обнажившую в ослепительной улыбке два ряда белоснежных зубов. Вот женщина томно повела такими же белоснежными, как и ее зубы, плечами, особенно белыми на фоне платья из черного бархата, и снова призывно улыбнулась Питеру.
«Мерзавка!» – с чувством ругнулась про себя Мона. С каким наслаждением она бы сейчас впилась в эти золотистые кудряшки и колотила бело-розовое личико, пока оно не превратится в один сплошной синяк. А потом забрала бы с собой Питера и увела его прочь. Как она смеет, эта девица, претендовать на ее Питера? Будь она проклята! Проклята! Проклята!
Мона почувствовала, что задыхается от бешенства. Вот сейчас она возьмет и встанет со своего места, спустится в партер, отшвырнет прочь эту дрянь, обовьет Питера за шею, бросится к нему на грудь и скажет: «Я люблю тебя, Питер! Я люблю тебя больше всех на свете!» – и тогда…
– Так я жду ответа! – повторил нетерпеливый голос рядом, и Мона сразу пришла в себя. Она отрешенно глянула на Раймонда, в первую минуту даже не поняв, кто это. Кто этот человек, мелькнуло у нее, и что он делает рядом с ней. Она хочет побыть одна! Ей необходимо сейчас побыть одной! Ведь только что на нее снизошло откровение, и она, наконец, поняла главное. Она любит своего мужа. И это не пустые слова, не игра больного воображения, не притворство, вызванное женским кокетством. Как же ей хотелось закричать на весь зал: «Люди! Какие же вы все глупцы! Вы приходите в театр, чтобы посмотреть на любовь на сцене. А ведь настоящие любовные драмы разыгрываются не на подмостках. Они происходят в жизни. Питер! Ах, мой Питер!»
Увы-увы! Питер уже не принадлежит ей. Вполне возможно, он принадлежит этой размалеванной красотке. Это она сейчас, быть может, с упоением нежится в его объятиях, внемлет его умным речам, сполна наслаждается его любовью. Той самой любовью, которая по праву должна принадлежать только его законной жене, то есть ей, Моне. Да, но она ведь сама, по собственной воле, отказалась от всяких прав на мужа, погналась за тенью, променяв истинное сокровище на мираж.
«Я должна вернуть его! Вернуть любой ценой! – мысленно повторила Мона, словно заклинание. – Но не сейчас! Сейчас не время и не место!» Мона представила себе вежливый светский поклон, которым встретил бы муж ее появление перед ним на публике. Законы приличия диктуют свои правила игры.