Оттенки

Мерихейн оставался верен себе. Уж такова была его натура: под наплывом сильного чувства он был готов на что угодно, но, как только возбуждение спадало и упрямый разум забирал вожжи в свои руки, Мерихейн пускался в бесконечные рассуждения и начинал все и вся подвергать сомнению, даже если сам был кругом виноват.

21

Мерихейн сидел за столом, погруженный в свои невеселые раздумья о людской несправедливости, когда к нему зашла Тикси. Она была единственной из участников последней пирушки, перед кем Мерихейн чувствовал себя действительно виноватым. Обоим стало неловко, ни тот, ни другая не знали, как себя держать, о чем говорить. Мерихейн злился на себя за свою растерянность, за неумение быть находчивым, и в то же время в душе его поднималось глухое раздражение против Тикси, будто это она повинна в его беспомощности, ему даже хотелось отплатить ей за это. И словно бы в пику самому себе он подчеркнуто холодным тоном пригласил девушку присесть, даже не поинтересовавшись, что привело ее к нему.

Присаживаться Тикси не стала. Она, не отрываясь, смотрела в лицо Мерихейна. Он выжидающе помолчал и наконец спросил:

— Или у вас нет времени, зашли по делу?

Мерихейн сделал несколько шагов по направлению к девушке.

— Вы все еще сердитесь? — вместо ответа тихо спросила Тикси и, потупившись, добавила: — Я пришла просить прощения.

Слова девушки растопили лед в душе старого холостяка. Тикси, единственная, перед кем он виноват, перед кем должен был бы извиниться, сама пришла к нему просить прощения!

— За что же? — спросил Мерихейн изменившимся голосом, подходя к девушке вплотную. — Это я перед вами виноват! Это я должен просить у вас прощения, я вел себя как ненормальный, как последний дурак! Скажите лучше, вы тогда сильно ушиблись?

— Нет, только немного тряхнуло голову.

— Только… — Мерихейн грустно улыбнулся, и его улыбка была само извинение, само сожаление о случившемся.

— Я боялась, что вы ударите кого-нибудь бутылкой.

— Не знаю, что я мог бы натворить, если бы не вы.

— Вы казались таким свирепым.

— Я себя не помнил.

— На вас было приятно смотреть.

— Что вы говорите!

— Очень приятно. Я ничуть не жалею о том, что все вышло так, как оно вышло.

— Я тоже.

— А что поделывает ваша?..

О-о, Тикси, как всегда, сглупила! Правда, она вовремя спохватилась и не закончила фразы, но Мерихейн уже все понял и сказал с деланной улыбкой:

— Вы же свернули ей голову.

— Мне не хотелось, чтобы вы сделали это сами. Вы же собирались ее убить?

— И убил бы.

— Не знаю почему, но мне стало страшно, даже дрожь по телу пробежала. Видели, как высоко я подняла тогда руки?

— Видел.

— До сих пор не могу понять, почему я так поступила, словно это какое-нибудь представление.

— Конец пирушки вообще был похож на представление, к тому же глупое. Мне иногда начинает казаться, будто вообще ничего подобного не было, просто дурной сон привиделся, но как погляжу вокруг да вспомню, что я снова один остался, так сразу и поверю: нет, все это случилось на самом деле.

Они помолчали. Затем Мерихейн спросил:

— А вы знаете, кто оторвал мухе крылья?

Нет, этого Тикси не знала. Она говорила много, она говорила так много, что даже ясное становилось неясным, но в конце концов договорилась до того, что ей ровным счетом ничего не известно. Она даже ничего предположить не в состоянии. И Мерихейну пришлось примириться с мыслью о том, что имя мучителя мухи навечно останется под покровом тайны. Ну что же, что было, то было, что случилось, то случилось, но вспоминать прошедшее Мерихейн время от времени будет, оно того стоит. Тикси — словно она у себя дома — принялась хлопотать по хозяйству, разожгла примус, поставила на стол тарелку с хлебом и кое-что из съестных припасов старого холостяка, в шкафу нашлись даже две бутылки вина — в последние дни к ним никто не прикасался.

В ожидании, пока уже тихо зашумевшая в чайнике вода закипит, Мерихейн и Тикси бок о бок расхаживали взад-вперед по комнате. Они двигались так близко друг от друга, что одежда их время от времени соприкасалась. Затем они присели рядышком на диван и принялись листать какую-то книгу с иллюстрациями — литературные мемуары. Мерихейн выступал в роли рассказчика, Тикси — в роли слушательницы, Мерихейн вспоминал о своих знакомствах, о встречах с тем или иным писателем, Тикси расспрашивала, интересовалась подробностями.

Тикси и Мерихейн провели тихий, по-семейному уютный вечер. В жизни старого холостяка уже давным-давно не случалось ничего подобного. Тикси же лишь впервые поняла, что такие удивительные тихие вечера вообще существуют на свете. Как это не похоже на шумные вечера-пирушки, на вечера, проведенные у Лутвея, и даже на вечера у нее дома, где мать вечно сетовала на судьбу и буянил пьяный отец. Мерихейн проводил девушку домой, и, прежде чем заснуть в своей постели, она вновь мечтательно прошептала:

— Он совсем не такой.

Однако какой именно Мерихейн, Тикси не знала.