Оттенки

Мерихейн не слушал. Он грубо освободился от рук девушки и с такой силой оттолкнул ее от себя, что Тикси, споткнувшись обо что-то лежавшее на полу, ударилась об стену и заплакала. Увидев это, Лутвей, который в это время одевался, чтобы выйти вместе со всеми и переждать гнев Мерихейна на улице, швырнул пальто в угол и кинулся было на Мерихейна, но приятели вовремя успели схватить Лутвея и оттащили его в сторону.

— Будь вы достойным противником, я бы потребовал от вас удовлетворения, — закричал Лутвей, — но в данном случае об этом не может быть и речи. Вы — лишь мальчишка на побегушках.

— Бездельникам и пропойцам удовлетворения не дают, — закричал в ответ Мерихейн, но голос его звучал уже несколько спокойнее, писатель был напуган, более того — ошеломлен падением Тикси. Зажав ладонями виски, стоял он посредине комнаты, среди разбитых бутылок и стопок, среди луж вина и пива. Мерихейну было нехорошо, ой, как нехорошо. Кровь тяжело и больно билась у него в висках. Когда он наконец бессильно уронил руки, молодежь уже ушла.

Мерихейна мучил стыд. Как это он, дожив до пятидесяти лет, все еще не научился сдерживаться, все еще ведет себя, точно какой-нибудь перепившийся батрацкий сынок, ставший студентом или… посыльным в лавке. Да, действительно, он ведет себя как мальчишка на побегушках, Лутвей прав! Мерихейн уже давным-давно уверился в том, что вспышки бешеной злобы, случавшиеся у него в молодости, навсегда отошли в прошлое, и вот теперь он вновь стоит лицом к лицу с этим прошлым. Уже старик, а ум — как у жеребенка. Если бы студенты были еще здесь, Мерихейн попросил бы у них прощения, он сказал бы им, что не понимает их шуток и поэтому делает глупости, признал бы, что он человек недостаточно общественный… Но слово «общественный» спутало рассуждения Мерихейна, живо напомнив, какой смысл вкладывал в него Кулно. Мерихейн попытался заменить это слово каким-нибудь другим, без такого двойственного и язвительного смысла, но не мог подыскать ничего подходящего, — после перенесенного возбуждения мысль в его мозгу двигалась с трудом, точно слепец, который ищет дорогу ощупью… «Что я скажу Тикси, как себя оправдаю?» — думал Мерихейн спустя некоторое время. Увы! Этого он не знал, Мерихейн лишь чувствовал: будь Тикси тут, рядом с ним, нужные слова пришли бы сами собою.

Раздумывая так, Мерихейн принялся прибирать комнату: перепачканную скатерть вновь постелил на стол, поставил на ноги маленький столик, подобрал уцелевшие бутылки и стопки, нашел тряпку и подтер винные и пивные лужи на полу, принес швабру и смел осколки стекла в угол, затем зажег примус, налил в чайник воды и поставил кипятить. Теперь можно было присесть на диван отдохнуть.

Мерихейн давно заметил, как успокаивающе действует на него работа. Он уже не раз сожалел о том, что в свое время не научился вытачивать на токарном станке прялки или же сажать яблони. Пожалел он об этом и сегодня и тут же подумал, что научиться чему-нибудь такому никогда не поздно.

На гладкой поверхности примуса играл отблеск синеватого пламени, вода в чайнике начала потихоньку шуметь. И, словно муха была еще жива и сновала по столу или смаковала вино из стопки, Мерихейн тихо произнес:

— Труд — великая тайна жизни. Даже любовь есть не что иное, как труд. Грош цена самому высокому чувству, если оно не заставляет работать, если оно не заставляет творить.

Последняя фраза вызвала в голове Мерихейна такие серьезные и глубокие мысли, что он даже умолк. Погруженный в себя, он бродил по тупикам своих мечтаний до тех пор, пока его не вернуло к действительности бульканье закипевшей в чайнике воды.

*

А молодые люди в это время брели по улице и обсуждали случившееся. Те, кто проследил ссору Лутвея и Мерихейна с самого начала и до конца, считали, что совсем невиновным Лутвея не назовешь, но его поступкам можно было найти объяснение, а тем самым и оправдание. Отыскать же какие-либо оправдания поведению Мерихейна казалось невозможным.

— А что это за муха такая была? — спросила у Лутвея одна из девушек.

— Муха как муха, — ответил молодой человек.

— Почему же он так рассвирепел?

— Спроси у дурака!

— Будто глупый мальчишка, — заметил Сяга.

— Тем более что он не так-то уж и пьян был, — поддержал его Мянд.

— Старый холостяк просто-напросто — того, — сказал кто-то со смехом и добавил: — Примите к сведению и не становитесь старыми холостяками.

Одна лишь Тикси осталась при особом мнении о поступке Мерихейна. Можно было подумать, что удар о стенку лишил ее рассудка. Оставшись вдвоем с Лутвеем и шагая рядом с ним к своему дому, девушка сказала:

— Это хорошо, когда человек еще способен приходить в такое бешенство.

— Даже из-за мухи, — добавил Лутвей с нескрываемой иронией.

— Даже из-за мухи, — повторила Тикси простодушно.

20