Оттепель. Инеем души твоей коснусь

Обиженная и недоумевающая Надежда подчинилась, и супруги, глядя в разные стороны, вошли в освещенную кабинку лифта, и он поплыл вниз. После их ухода гости еще съели по куску торта «Наполеон», и веселье как-то само собой начало затихать, тем более что главного весельчака Геннадия Будника уже не было за столом: предприимчивая соседка Валентина увела его к себе показать альбом с видами Кавказа. Валентина очень увлекалась фотографией. После ухода гостей Хрусталевы сгребли всю грязную посуду в таз и потащили его на кухню. Инга принялась мыть тарелки и рюмки, а Хрусталев вытирал их белым кухонным полотенцем с вышитым в углу петухом: Инге, которая в прошлом году ездила в Киев (снимали рекламу украинской кухни), подарили поклонницы. Разговор их был простым и односложным:

— Ну что?

— Да нормально. Все сыты, по-моему.

— Ты понял, что Надька поссорилась с Федором?

— Еще бы не понял! А что там случилось?

— Она вроде Петечке строила глазки.

— Кто? Надя? Она не умеет их строить!

— Прекрасно умеет. Нормальная баба.

— По-твоему, это — критерий нормальности?

— Кому из мужчин нужен синий чулок?

— Да, выбор у нас невелик. Не нравится синий чулок, бери шлюху.

— Она же не шлюха!

— Я тоже так думал.

— Ну, Федя там сам разберется! С его мощным опытом — проще простого.

— Он любит ее. Ты что, не понимаешь? Ему, может, больно сейчас. Или страшно. Вся жизнь может рухнуть!

— Не рухнет, увидишь. У нас же не рухнула?

— Вроде не рухнула.

— Так «вроде не рухнула» или «не рухнула»?

Он, не отвечая, смотрел на нее и одновременно медленно стягивал с плеча полотенце.

— Пойду покурю.

— Что с тобой?

— Ничего.

Она закусила губу.

— Ну, иди.

«Почему она никогда не скажет так, как сказала бы Марьяна? — сверкнуло у него в голове. — Марьяна спросила бы: „Ты ведь не сердишься? Я очень люблю тебя. Ну, не сердись!“»

И тут же вспомнил, что все это в прошлом. Она ведь с Егором. Тогда почему же все-таки у Мячина такое лицо, словно несчастнее его никого нет? И почему он собирался удрать к матери в Брянск? Неужели только из-за того, что первый монтаж фильма вызвал у него такое отвращение? Все, хватит! Не думать об этом.

Оставшись одна, Инга подошла к окну, настежь распахнула его и перегнулась через подоконник. Через секунду у нее закружилась голова, и она поспешно отступила обратно к плите. Сейчас он вернется, они лягут спать. И дочка их спит. Все будет как было.

Глава 16

Цанину опять позвонили сверху и напомнили, что он все еще не выполнил задания. Зажав рукой правый бок, который немедленно заныл от начальственного голоса, Цанин принялся объяснять учиненный над следствием трюк с адвокатом.

— Ищите другие пути, — сказали ему.

— Но я через сына стараюсь…

— А не через сына мы сами бы справились.

В трубке раздались гудки. Цанин принял две таблетки дорогого венгерского лекарства но-шпы, которое не слишком ему помогло, но боль все-таки немного отпустила, и начал сосредоточенно думать. Шуточное ли задание: помочь им свалить отца Хрусталева! Раньше бы просто арестовали, и все! А сейчас нельзя. К тому же, наверное, это решение какой-то одной группы товарищей, а другая группа товарищей, может быть, и не согласна. Поэтому первая группа товарищей подстраховывается с помощью следователя Цанина, а следователю Цанину нужно найти такой компромат на семью Хрусталевых, чтобы все в этой семье затрещало. У него на руках был козырной туз: гибель несчастного алкаша-сценариста. То, что младший Хрусталев был в комнате Паршина за несколько минут до того, как тот выпрыгнул из окна, сомнению не подлежало, а это значило только одно: суд должен был признать младшего Хрусталева виновным в убийстве — пусть даже и не предумышленном — и вынести строгий приговор, десять лет, например, строгого режима, после чего сбросить отца Хрусталева с занимаемой им высокой должности было проще простого. А сбросив, назначить того, кто был нужен этой вот группе товарищей. Строго конфиденциально ему сообщили, что тот, кого нужно сбросить, — то есть, лучше сказать, проводить на пенсию, — имеет столь высокую секретность, что ни в коем случае нельзя использовать ни в печати, ни даже во внутренних документах УГРО его фамилию.

— Так что же? Совсем без фамилии?

— Измените одну-две буквы, — холодно ответили ему.

Голова шла кругом! И посоветоваться не с кем! Нет, были ведь другие времена! Еще как были! И никаких букв не нужно было менять. Брали товарища за шкирку и к стенке. И мозг на снегу. Вот так только и продержались. Так и войну выстояли. Без еды, без оружия, голые-босые. «Ребята! Вперед!» Бежали вперед. А то ведь свои же и сзади пристрелят. Цанин совсем огорчился и, чувствуя, как все сильнее и сильнее ломит правый бок, попросил эксперта Славу, близкого ему человека, заглянуть, как выдастся минутка. Эксперт Слава был умен и хитер. Нельзя сказать, чтобы Цанин уж так доверял ему, но все-таки больше, чем другим. После обеда зашел Слава. Глаза быстро бегают. Неприятно, когда у человека с такой скоростью бегают глаза.