Оттепель. Инеем души твоей коснусь

— Ах, Инга! — И Нина всплеснула руками. — Он ведь сразу испугается, что это отразится и на нем тоже! Разве вы не понимаете, как мы живем?

— Догадываюсь, — пробормотала Инга. — Но я все-таки хочу попробовать. Меня машина ждет внизу. Вы только скажите, как ехать. По Щелковскому?

— Доедете до развилки. Там будет знак, что дальше проезд закрыт. Но вы поезжайте. Увидите ворота с будкой. Это охрана. Скажете, что вам нужен Хрусталев. Ему позвонят. А я пока что его предупрежу. По телефону ничего объяснять не буду, нельзя.

В дверях они обнялись. Нина негромко всхлипнула.

— За Стаса все время боюсь, — шепнула она.

— Но Стасу же пять! Или нет? Уже шесть?

— Так что? Будет больше. Ну, с Богом! Удачи!

Весь их разговор занял не больше двадцати минут, но улица, только что вся ярко освещенная солнцем, потемнела, как будто уже наступил ранний вечер и все затаилось в предчувствии ливня. Доехали по Щелковскому до развилки.

— Дальше нам нельзя, — присвистнул шофер. — Секретный объект.

— Нам можно, — заверила Инга. — Его уже предупредили, нас ждут.

— Кого? — удивился шофер.

— Отца Хрусталева.

— Так он, значит, шишка? — Шофер с уваженьем мотнул головой.

Ворота. Секретный объект. Из будки выскочил молоденький солдат.

— Куда? Отгоните машину!

— Я к Сергею Викторовичу Хрусталеву! Его должны были предупредить!

— Машину сперва отгоните, — приказал солдат. — Сейчас позвонят Хрусталеву.

Через пятнадцать минут из проходной вышел ее бывший свекор. Увидел Ингу. Лицо его помрачнело.

— Ну, что там опять? Пойдем прогуляемся.

Дождь перестал. Они вошли в сумрачный сосновый лес. С лиловых иголок стекала вода, трава была ярко-зеленой, промытой. Инга рассказала об аресте.

— Паршин был алкоголиком. У алкоголиков часто случаются суициды.

— И чего от меня вы хотите? — внезапно перейдя на «вы», спросил он.

— Сергей Викторович! Он не виноват. Помогите ему!

— Раз не виноват, — подчеркнуто громко сказал Хрусталев, — то следствие выяснит.

— Но следствие может ведь и ошибиться…

— Наше следствие больше не ошибается, — так же громко сказал он.

— Я знаю, почему вы так говорите! — взорвалась она. — Вы до сих пор не можете простить ему, что это решение зацепиться тогда, в сорок четвертом, в конструкторском бюро…

— Что это решение я принял за него? — перебил свекор. — Да, принял. И что?

— Ему очень стыдно, что весь класс погиб… Никто не вернулся… Но он ведь себя обвиняет. А вас только косвенно…

— Я в ножки ему поклонюсь! Только «косвенно»! Спасибо, сынок, что отец тебя спас! Никто не вернулся? А он уцелел! — вдруг взвизгнул свекор и весь покраснел под шапкой седых волос. — Да, он уцелел! И несчастная мать еще пожила здесь, на свете! А так померла бы! По нашей вине!

Он перевел дыхание и спросил спокойным, будничным голосом:

— Все, Инга! Оставим пустой разговор! По Аське скучаю. Она сейчас с кем?

— Ее вчера тетка на дачу взяла.

— Вернется — поедет на дачу со мной. Стас каждый день ноет: «Где Ася? Где Ася?»

— Простите, что побеспокоила вас…

— Сказать, чтоб тебя до метро подвезли?

— Спасибо. Служебная ждет, на развилке.

Глава 4

В машине Инга закрыла глаза.

«Ничего не понимаю! — думала она, чувствуя, как с каждой секундой затылок все сильнее и сильнее наливается болью. — Ведь он ему сын! Как же так? Или это какая-то совсем особая порода людей?»

У аптеки она попросила шофера остановиться. Зашла и купила две пачки пирамидона. В аптеке было душно, многолюдно, от женщин пахло намокшими платьями. У молоденькой кассирши было мягкое, слегка похожее на Марьянино лицо. Тот же внимательный и доверчивый взгляд. У Инги бешено заколотилось сердце.

«А эта девчонка?! Почему она так переживает? Не ест и не пьет? И главное, что значит этот ее идиотский выпад: „Я осталась тогда ночью у Вити…“ Какой он ей Витя?»

Дышать стало вдруг очень трудно.

— Гроза небось будет! — сказал кто-то рядом. — Ишь как обложило!

«Да, именно так! Обложило! — вздрогнула она. — Всех нас обложило! Его, меня, Аську…»

И тут же злоба, ревность и отвращение подкатили к самому горлу.

«Он спал с этой дрянью! И с ней тоже спал! А я хороша! Ведь она мне призналась! Она же ведь мне описала „любимого“! И я ей сказала: „Ну, точь-в-точь мой „бывший“! А это мой „бывший“ и есть! Ха-ха-ха!“»

Она вспомнила, как они с Марьяной отплясывали в кафе «Прага». И как им все хлопали.

«Я тут унижаюсь, обиваю пороги, а он развлекался, как мог! С кем хотел! И стыд какой, господи! Стыд-то какой! И я ей, соплячке, давала советы!»

Она достала носовой платок и насухо вытерла мокрые глаза.

«Все, что я сейчас делаю, я делаю для Аськи. У нас есть ребенок, и она не виновата в том, что у нее не отец, а неизвестно что!»

Она вспомнила, как вскоре после их развода Аська, маленькая, в замызганном платьице, забралась ей на колени и крепко обхватила ее руками. Дело происходило на даче: Инга сидела на ступеньках крыльца и читала какой-то сценарий.

— Зачем ты такая худая? — спросила ее шестилетняя Аська. — Потолстей.

— Но так же красивей, — ответила Инга.

— А если тебя станет больше, я зажмурюсь и буду думать, что обнимаю и тебя, и папу.