Оттепель как неповиновение

На первых порах младшие товарищи даже попытались его остудить. «Я думаю, что самым неправильным и самым грубым для данного момента было бы административное запретительство, но осуждать, а не влиять и не дискутировать по этому вопросу, это значит загнать болезнь внутрь, это значит надевать на такого рода авторов венок страдальца и мученика со всеми вытекающими отсюда последствиями», – примирительно заявил секретарь ЦК по идеологии Д. Шепилов на пятидневном совещании по вопросам литературы[65].

Но куда там! Конечно, фрондерски в ту пору настроенная редколлегия «Литературной газеты» вопреки воле своего главного редактора В. Кочетова еще в октябре сумела не допустить появления на печатных страницах заушательской статьи В. Дорофеева о романе «Не хлебом единым»[66]. И более того, восторженная рецензия Н. Жданова со словами, что «боевой, острый роман В. Дудинцева служит хорошую службу нашему обществу», даже успела 31 октября проскочить в «Труде», однако вся идеологическая свора уже сорвалась с привязи, и роман «Не хлебом единым», пока только его, стали рвать в клочья. В печати, в спешно принятом закрытом письме ЦК «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов», которое читали на партийных собраниях по всей стране[67]. Так что

люди, которые слушали это письмо или слышали о нем, в панике заговорили, что нужно ожидать повторения тридцать седьмого года, – из Уфы свидетельствует тогдашний студент-филолог Ромэн Назиров. – Еще летом или даже весной 1956 года друзья одного моего товарища говорили: «Эта слабинá временная. Скоро опять все начнется»[68]. Как в воду глядели[69].

Да и из‐за кордона пошли пугающие вести. Такие, например, как «Обращение российского антикоммунистического издательства „Посев“ к деятелям литературы, искусства и науки порабощенной России», где сказано:

Доводим до сведения писателей, поэтов, журналистов и ученых, не могущих опубликовать свои труды у нас на родине из‐за партийной цезуры, – что российское революционное издательство «ПОСЕВ», находящееся в настоящее время во Франкфурте-на-Майне, предоставляет им эту возможность. <…>

1. Редакции журнала «ГРАНИ», газеты «ПОСЕВ» и фронтовых изданий пропагандно-революционного характера принимают рукописи, подписанные псевдонимами.

2. Вышеназванные редакции, как и само издательство, обязуются немедленно перепечатывать присланные рукописи на своих пишущих машинках, чтобы уничтожить малейшую возможность установить личность автора по почерку или по шрифту машинки[70].

У страха – как перед подлинной опасностью, так и перед гневом самодержца – глаза велики. И удивительно ли, что ведавший в ЦК идеологическими отделами Д. Шепилов в мгновение ока переродился в злейшего врага дудинцевского романа. И удивительно ли, – как 13 декабря записал в дневнике А. Гладков, – что на участившихся встречах писательского начальства с партийным

Друзин, Кожевников, Прокофьев говорили о наличии «литературного подполья», о том, что в случае возникновения событий подобных венгерским писатели займут антипартийные позиции и проч.[71]

А «Литературную Москву» пока не трогали.

8

И составители альманаха, чувствуя, что время относительной свободы истекает, торопились пуще прежнего.

Уже 25 декабря 1956 года в Гослитиздат сдан третий выпуск. В его составе роман Константина Паустовского «Начало неведомого века», «Жизнь господина де Мольера» Михаила Булгакова, повесть Владимира Тендрякова «Чудотворная», очерк Корнея Чуковского «Чехов», воспоминания Елены Усиевич, Юрия Либединского, Павла Антокольского, статья Андрея Туркова, стихи Бориса Пастернака («Ночь»), Анны Ахматовой, Михаила Светлова, Владимира Луговского, Леонида Мартынова, Семена Липкина, Роберта Рождественского и др.[72]