Оттепель как неповиновение

Однако первый предложенный вариант состава был тотчас же отклонен, поскольку издатели дули уже на воду, и небезосновательно[73].

«Определить отправной пункт разгрома трудно», – говорит Вениамин Каверин, со ссылкой на Николая Погодина утверждавший, что «кампанию начал А. Корнейчук», оскорбленный жестким разбором его пьесы «Крылья» в статье Марка Щеглова «Реализм современной драмы». Этот «литературный вельможа» был членом ЦК КПСС и

своим человеком в «высших сферах» и, в частности, на даче Хрущева. Там-то и состоялся разговор, который слышал Н. Погодин. Помянув недавнее венгерское сопротивление, Корнейчук сравнил «Литературную Москву» – ни много ни мало – с «кружком Петефи». Как известно, так называлась группа венгерских литераторов, принявших самое деятельное участие в восстании 1956 года[74].

Возможно и так. Начали, однако же, с нападения на «Заметки писателя» А. Крона, по «неверным положениям» которых центральный партийный журнал «Коммунист» проехался в редакционной статье «Партия и вопросы развития советской литературы и искусства» (1957. № 3, февраль). И почти одновременно, 20 февраля, в «Крокодиле» вышел фельетон И. Рябова «Про смертяшкиных», в издевательском тоне трактующий и альманашную подборку стихов М. Цветаевой, и вступительную статью И. Эренбурга к этой публикации.

Создатели «Литературной Москвы» попробовали сопротивляться.

«Литературная Москва», – 24 февраля написал Казакевич в редакцию журнала «Крокодил», – и впредь будет считать своим долгом содействовать в духе решений XX съезда партии реабилитации ушедших от нас, забытых и оклеветанных литераторов, восстановлению поруганных литературных репутаций. Выступление тов. Рябова мы не можем истолковать иначе как стремление остановить, задержать плодотворные и необратимые процессы в нашей общественной жизни[75].

А Эренбург, верный своей привычке обращаться не к исполнителям, но к заказчикам, отправил Шепилову дерзкое письмо: