Оттепель как неповиновение

В первой половине сентября 1956 года Пастернак получил из редакции «Нового мира» выдержанный в предельно резких тонах отказ в публикации своего романа, подписанный в том числе и Фединым.

А 20 сентября Борис Леонидович письмом пригласил своего старинного друга и соседа, как обычно, отобедать на даче. Причем, чтобы не ставить Константина Александровича в неловкое положение, специально предупредил: «Дома ничего не знают о судьбах романа, о редакционном послании и т. д. и т. д., я ото всего самого живого и важного своего их оберегаю, чтобы не беспокоить…»

Если это не христианская добродетель, то что же?

Не его война

Нобелевский скандал вокруг «Доктора Живаго» – безусловно, главное событие 1958 литературного года. Десятки людей навсегда испортили себе репутацию, тысячи оказались втянуты в него помимо своей воли.

Но в фундаментальном «Дневнике» Твардовского Пастернак даже не упоминается.

На заседании литначальства, где Пастернака исключали из Союза писателей, Александр Трифонович отсутствовал – «по болезни», как сказано в официальной справке[270].

На общемосковском собрании писателей, где Пастернака потребовали лишить советского гражданства, не был.

Подписал, правда, сопроводиловку к публикации разгромного заключения прежней, еще симоновской редколлегии «Нового мира», да и то, как вспоминает Лакшин, «впоследствии всегда сокрушался, что <…> публично, хоть и чисто формально, к нему присоединился».

Не его война.

Бескорыстный Шкловский

23 октября 1958 года Борис Пастернак стал лауреатом Нобелевской премии.

27 октября его за это исключили из Союза писателей. И – пошла волна всенародного осуждения: собрания в Большом театре и Литературном институте, в войсковых частях и на полевых станах, в Грузии и в Киргизии, в Саратове и в Благовещенске…

Коллективным экстазом замарались сотни, а вероятнее всего, тысячи, десятки тысяч подневольных людей.

Но я не о них. Я о добровольцах.

…Виктор Борисович Шкловский отдыхал в эти дни в Ялте. И все-таки – не поленился же! – по собственному почину сделал заявление для местной «Курортной газеты»: «Пастернак выслушивал критику своего „Доктора Живаго“, говорил, что она похожа на правду, и тут же отвергал ее. Книга его не только антисоветская, она выдает также полную неосведомленность автора в существе советской жизни, в том, куда идет развитие нашего государства. Отрыв от писательского коллектива, от советского народа привел Пастернака в лагерь оголтелой империалистической реакции, на подачки которой он польстился».

И вот здесь у меня вопрос: почему Виктор Борисович это сделал? Ведь никто же его вроде за язык не тянул, мог бы и отмолчаться.

Или спрошу по-другому: для чего он это сделал, с какой целью?

«Я уже не помню», – годы спустя сказал об этом Шкловский случайному собеседнику.

У меня нет ответа.

Но не идет из головы «шкловская» история, сохраненная Аркадием Белинковым:

«В годы культа, – рассказывал улыбающийся человек, – бывали случаи, когда в издательстве заставляли писать, что Россия родина слонов.

Ну, вы же понимаете, – это не дискуссионно. Такие вещи не обсуждаются.

Одиссей не выбирал, приставать или не приставать к острову Кирки.

Многие писали: „Россия – родина слонов“. А я почти без подготовки возмутился.

Я сломал стул. Я пошел. Я заявил: „Вы ничего не понимаете. Россия – родина мамонтов!“ Писатель не может работать по указке. Он не может всегда соглашаться».

Вот и в октябре 1958‐го Виктор Борисович не смог действовать по указке. А поступил по велению собственного… знать бы только чего.

Практичный Солоухин

Владимир Алексеевич Солоухин, как надо, заклеймил Пастернака на знаменитом собрании 31 октября 1958 года, предложив выслать отщепенца к его заморским хозяевам – «и через месяц его выбросят, как съеденное яйцо, как выжатый лимон. И тогда это будет настоящая казнь за предательство, которое он совершил».

Такой мужественный поступок писателя-коммуниста не мог остаться невознагражденным, ведь правда же? И менее чем через месяц Владимир Алексеевич сам запросился в загранку – а именно «в самостоятельную поездку во Вьетнам, Лаос, Камбоджу в качестве специального корреспондента „Литературной газеты“».

Однако руководители Отдела культуры ЦК КПСС это благое намерение пресекли, не без ехидства заметив, что гражданская позиция гражданской позицией, но «тов. Солоухин не владеет ни одним иностранным языком, и его поездка не может дать желаемого эффекта. К тому же этот писатель не проявляет сдержанности в выпивке».

«Согласиться» – расписались на этой докладной записке сразу пять секретарей ЦК КПСС: Е. Фурцева, П. Поспелов, Н. Мухитдинов, М. Суслов и О. Куусинен.

И Солоухин остался переживать свой триумф дома.

Прощание

В понедельник 30 мая 1960 года в Переделкине в 23 часа 20 минут умер Борис Леонидович Пастернак.

А почти за месяц до этого, 2 мая, он сказал Екатерине Крашенинниковой: «Катя, я умираю. Вы должны меня поисповедовать, так как Зина не разрешает пригласить священника, вы перескажете исповедь священнику, и он даст разрешительную молитву».