Оттепель как неповиновение

Я подхожу вплотную к кровати и читаю молитвы перед исповедью. Он конкретно и четко исповедуется за последние полтора месяца, прошедшие со дня его последней исповеди. Я отвечаю по поводу всего совершенно независимо от своего мнения, а непосредственно, как, чувствую, надо в каждый момент.

Затем он просит открыть дверь и позвать Зинаиду Николаевну и Нину Табидзе.

«Зина и Нина, – говорит он очень громко. – Вы должны помочь Кате похоронить меня так, как положено православному христианину. Когда я умру, поставить меня в церковь. Утром после литургии и отпевания прощаться со мной в церкви». Они выслушали и молча ушли.

По словам Евгения Пастернака, «эту исповедь она потом сообщила священнику, своему духовнику <о. Николаю Голубцову>, и он дал разрешительную молитву.

– Так делали в лагерях, – закончила она свой рассказ».

«За неделю до смерти, – вспоминает уже З. Н. Пастернак, – Боря хотел попросить Катю Крашенинникову устроить отпевание на дому. Но я сказала, что обойдусь без Кати, и обещала ему позвать хоть самого патриарха».

31 мая, встретив Екатерину Крашенинникову, Нина Табидзе говорит, что «они с Зинаидой Николаевной упросили Бориса Леонидовича разрешить им не ставить его в церковь. Отпоют заочно».

«Когда мы остались с Зинаидой Николаевной вдвоем в ее комнате, – вспоминает Зоя Масленикова, – я спросила, что она думает о церковном отпевании.

– Это необходимо сделать, – сказала она, – но справимся ли мы с вами вдвоем?

– Я никогда с этим не сталкивалась, но попробую, – отвечала я.

Я отправилась в переделкинскую церковь договариваться о тайном отпевании на дому накануне похорон, в ночь на 2 июня.

По просьбе Зинаиды Николаевны сказала священнику, что Борис Леонидович был евреем, крещен, но свидетельства о крещении нет. Он отвечал, что свидетельства не нужно, и объяснил мне весь ритуал. <…> Тут Зинаида Николаевна попросила меня снова пойти в церковь и раздобыть каких-нибудь старушек, чтобы они читали ночью Псалтырь, а домашние могли бы отдохнуть. Пошла в церковь, договорилась, вернулась на дачу и в 11 часов вечера отправилась за старушками. Привела их на дачу <…>».

И вот ночь с 1 на 2 июня. Заупокойная служба началась в час ночи. Обряд отпевания провел о. Иосиф, священник переделкинской церкви Преображения Господня. Как рассказывает Е. Крашенинникова, «гроб стоял в первой комнате, перед ним аналой. Слева хор. Справа по стене – с опущенными руками Зинаида Николаевна, она была само горе; я не могла на нее смотреть. Рядом с ней Нина Табидзе, еще кто-то. Я встала сразу за гробом, рядом со мной оказался сын Бориса Леонидовича от первого брака, Женя. Около Марии Вениаминовны <Юдиной> поставили стул; комната полна народа.

Началась всенощная и отпевание – глубоко мистические. Я пела вместе с хором. Прощанье назначили на следующий день».

И дома почти стена в стену

Любимое занятие историка – проверять то, что все знают и так, без лишних доказательств.

Ну, например.

Все знают, что в день похорон Пастернака Федин, живший в соседней даче, не вышел, а, напротив, плотно закрыл шторы и то ли трусливо выглядывал из‐за них, то ли не выглядывал вовсе.

Позорно струсил?

Увы, но Константину Александровичу в эти дни действительно был предписан постельный режим. Мог ли он не слышать гомона людей, пришедших проститься с Борисом Леонидовичем? Мог, дачи хоть и соседние, но расположены они достаточно далеко друг от друга, а никакого митинга у пастернаковского крылечка не было, люди, как и положено при выносе гроба, старались не шуметь, духовой оркестр приглашен не был, звучал только рояль, да и то в глубине дома. И несли Пастернака не мимо дачи Федина, а через поле, вдаль, к погосту.

Конечно, Федин трусил всегда и хитрил даже с собою. Но, будто на суде, дадим и обвиняемому слово. Как свидетельствует запись в его дневнике, Федин узнал о смерти Пастернака только 9 июня, а 11 июня отправил З. Н. Пастернак письмо, где сказано:

«Это невероятно, что, живя больше двадцати лет почти стена об стену нашими домами, я говорю о своем сочувствии Вам спустя чуть ли не две недели после того, как горе пришло. Невероятно не то, почему так случилось, не то, что от меня скрывали происшедшее, а то, что моим домашним удалось все скрыть. <…>

Только вчера – пораженный – я все вдруг узнал».

Узнав же, всяко помогал Зинаиде Николаевне до ее смерти, и вдова эту помощь принимала.

А вот для того, чтобы восстановить доброе имя Пастернака, поспособствовать публикации его посмертных книг, он и палец о палец не ударил…

Нагадали судьбу

Известно, что на похоронах Пастернака крышку гроба несли Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Это подтверждают и свидетели, и фотография, знакомая многим.

Рассказывают, что в связи с этой фотографией после 1965‐го пошла по Москве острота: «Синявский и Даниэль несут свою скамью подсудимых».

Когда страна прикажет быть героем…

После издания «Доктора Живаго» в Милане (1957) из Советского Союза на Запад не то чтобы бурным потоком, но потекли первые ручейки неподцензурной поэзии и прозы.