Отто Шмидт

На рубеже март-апрель авиаотряды Каманина и Галышева лишь приближались к исходной позиции для последнего броска в лагерь Шмидта. Полеты проходили в чрезвычайных условиях не только по арктическим меркам, прежде всего из-за отсутствия карт и необходимого метеообеспечения. Приходилось ориентироваться на чукчей, у которых была своя мера оценки метеоусловий: на охоту идти можно или, наоборот, нельзя… Это не говоря об отсутствии ремонтной базы, когда приходилось рассчитывать только на собственные силы… В результате из пяти машин Каманина до Анадыря 22 марта добрались только три. 1 апреля отряд Каманина предпринял попытку пересечь Чукотский полуостров напрямую к Ванкарему, но был вынужден вернуться из-за сильной облачности, посадив свои машины на побережье залива Креста. Лишь 3 апреля они добрались вдоль побережья до Уэлена, где обнаружили самолет Слепнева, прилетевший с Аляски. (Еще один самолет из отряда Каманина по пути был оставлен для ремонта.) Тем временем отряд Галышева из трех самолетов достиг Каменского в Гижигинской губе и 4 апреля был в Анадыре, где пурга задержала его почти на неделю. Перед самым вылетом на север выявились неполадки в моторе самолета Галышева. В результате в Ванкарем Водопьянов и Доронин добирались самостоятельно – напрямую над горами Чукотского полуострова, чтобы не опоздать к завершению спасательных работ.

7 апреля в лагере один за другим сели три самолета: Слепнева (доставивший Ушакова), Каманина и Молокова. С этого дня обозначился успех эвакуации, хотя никто не мог назвать конкретной даты ее завершения. Шмидт утвердил ее список. «Положение, профессия или ученая степень не имели в этом списке никакого значения. Рядом стояли плотник, ученый, штурман или кочегар. Последними в списке были радист Кренкель, начальник аэродрома Погосов, капитан Воронин и начальник экспедиции Шмидт. Этот список выполнялся в точности. Исключением был тяжело заболевший Шмидт…» (1934, т. 3, с. 25–26).

Составленный список был вынесен на «всенародное» обсуждение, причем многие захотели улетать последними. По словам Баевского, «…человек 30 категорически заявили, что они улетят в последнем десятке… Создавалось некоторое затруднение, шутя я предложил:

– Объявите, Отто Юльевич, что последние 50 челюскинцев все вместе будут считаться последним десятком, тогда не будет споров.

Отто Юльевич улыбнулся:

– Пожалуй, придется пойти на такое мероприятие» (т. 2, с. 348–349).

Повторялась та же ситуация, отмеченная выше, которая возникла при эвакуации женщин…

Воспоминания Ушакова интересны тем, что он мог сравнить посадку самолета Слепнева и Р-5 из отряда Каманина: «В тот момент, когда я ожидал первого толчка, обычного при прикосновении самолета к аэродрому, машина взмыла вверх. То же самое повторилось при второй и третьей попытках идти на посадку… Опасаясь, что ветер выбросит машину с аэродрома, Слепнев повел самолет, срезая линию направлению ветра. Машина быстро проскочила расчищенный участок, вылетела в ропаки и, уже теряя скорость, начала совершать прыжки… Наконец, машина сделала большой прыжок верх и неподвижно замерла вблизи большого ропака, словно раненая птица, высоко подняв правое крыло, а левое положив на лед… Первой нашей мыслью был осмотр поврежденной машины. Несколько мешали в этом наши пассажиры – собаки. Поэтому мы немедленно выбросили их из самолета. Это… ввело в заблуждение группу челюскинцев, которая наблюдала с сигнальной вышки лагеря за нашей посадкой… Не зная о нашей судьбе, они старались рассмотреть в бинокль появление живых существ из самолета, но когда эти живые существа появились, челюскинцы невольно стали протирать стекла бинокля: живые существа, вылезшие из самолета, убегали от него на четвереньках. Только потом, когда мы появились в лагере, недоразумение разъяснилось… В то время мы услышали шум моторов и скоро заметили идущие с юга две машины. Это были Каманин и Молоков… Посадка советских машин, обладавших сравнительно небольшой скоростью, сразу создала уверенность в том, что даже при таких неблагоприятных условиях посадки на этих машинах можно будет работать» (1934, т. 3, с. 24–25). Каманину аэродром напоминал ящик с высокими стенками из торосов, а посадка – цирковой кульбит, с которым он успешно справился.

В воспоминаниях челюскинцев 7 апреля «…был праздник ослепительный! И вот этот праздник дорого обошелся челюскинцам… Весь день 7 апреля Отто Юльевич провел на аэродроме. Мороз стоял небольшой минус 16 градусов, но с леденящим норд-остом, силою четыре-пять баллов. Отто Юльевич, одетый в легкую куртку и горные ботинки, сильно продрог. Вечером он еще присутствовал на докладе Ушакова в бараке. Затем слег. К утру температура у него прыгнула к 39°, и больше он уже не вставал» (1934, т. 2, с. 356).

Казалось, столь успешное освоение авиаторами льдов Арктики из Ванкарема сулит быстрое завершение челюскинской эпопеи, но последующие двое суток ознаменовались такими подвижками, что приходилось уже думать не о Большой земле, а о перспективах выживания на арктическом льду.