Отторжение

— А потом мои гости решили поживиться. Якобы в компенсацию за увечье того самого парня. Когда не договорились, в ход пошли оскорбления. Меня уже не в первый раз подводит доверчивость. Из-за неё же я чуть не погиб в Казахстане. И на сей раз случилось примерно то же самое. За столом их было четверо. Потом прибежало ещё столько же. Они — с оружием, я — без. Оксане тут же приставили пистолет к виску. А она их так радушно принимала…

— Андрей, кончаем их! — не выдержал я. — Сил больше нет это слушать.

— Погоди, Ромыч, недолго осталось. — Шеф явно что-то задумал.

— За эти три дня я не раз пожалел, что не дал пристрелить Оксану, да и себя тоже, — признался Падчах. — Ведь всё равно впереди маячил конец — только куда более ужасный. Ведь сначала они сказали, что приехали из Чечни. И я не смог отказать землякам. Горец, по-дурацки попавший в плен, не сумевший защитить свою женщину, вряд ли достоин уважения. И руку я потерял не в бою, а по прихоти пьяных бандитов. Понятно, почему они так вели себя. Наши добрые соседи по реке Терек отлично знают, как надругаться над чувствами врага.

— Когда вы поселились здесь? — устало спросил Андрей и снова взглянул на часы.

— Двадцать пятого ноября, — сразу ответила Оксана. — Как мне хотелось позвонить на Звенигородку»! А Падчах сказал, что надо сперва выйти на Гая, раз была заслана от него.

— Мы попробовали это сделать, но подполковник оказался в командировке, — добавил Падчах. — Решили немного пожить здесь. Знал бы, чем кончится, не стал дожидаться. Но «Южный двор» всегда казался мне надёжной фирмой. Я никого из этой компании не знаю. Их акция была спонтанной. Я никогда не втянул бы Оксану в разборку, понимаете? Потому и не поехал со своей охраной, под своим именем. А всё равно попал под удар — как представитель своего народа.

— Что они ещё говорили, Оксана?

Озирский брезгливо наблюдал за тем, как пьяные пленники запросто делают под себя. Никто из них даже не попросился в уборную.

— Да много что! Всё войной грозят. Якобы «чехи» на второй день мира запросят. А они будут с войсками по сёлам ездить и убивать тех, кто русских обижал. А пока собирались меня с лоджии выкинуть. Такое несли, что даже повторять страшно. Я сказала им, что имею грудного ребёнка, просила пощадить. Они только гогочут. Вытащили меня на лоджию, за ноги взяли, и давай трясти над пропастью… Я кричу про ребёнка. А они: «Мы тебя трахаем, а не твоего ребёнка! И убьём вас обоих…»

— Ладно, одну сторону мы выслушали, — подвёл итог Озирский. — Теперь будем слушать вторую.

Те поняли, что пришла расплата. Последствия их деятельности налицо, из-за чего мы настроены очень серьёзно. Они сбились в кучу у батареи. Слиплись, как змеи зимой, в огромный клубок. И у всех дрожали губы, пульсировали зрачки. Герои…

Я вспомнил, что на пустыре нас ждёт Божок — один-одинёшенек. Как ни крути, надо закругляться. Проще было бы вызвать милицию. Но, похоже, Андрей решил разобраться самостоятельно. И тогда свидетели нам ни к чему.

— Вы кто такие будете? — трубным голосом спросил бородач. — За что убить хотите?

Остальные смотрели на нас с подобострастием, как собаки. Ведь в данный момент решались их судьбы.

— Не пойму, менты вы или «крутые? Но ведь точно — не «чехи». За что своих убиваешь, иуда?

Бородач получал тычок от одного из своих дружков. Оскорблять того, в чьей власти находишься, очень опасно.

— Вы мне не свои, — дёрнул щекой Озирский. Его пальцы, сжимающие автомат, побелели. — И над Оксаной что-то не сжалились. Сами, следовательно, на снисхождение рассчитывать не можете.

— Бога побойтесь! — крикнул дед с седой бородой. — Не поганые ведь! И чего? Своих порешите за «чёрного»?

— Это мы сейчас вам свои! — скрипнул зубами шеф. — А оказались бы у вас в руках… Крестоносцы хреновы! Как только вас земля носит? Но ничего — недолго осталось.

Я смотрел в окно, на чёрное небо, на белую метель. Будто не в Москве мы, и не конец двадцатого века на дворе. Кажется, что сейчас на снег брызнет кровь. У меня стучит в висках, и перед глазами всё красно.

— А ты как хотел? — пошёл в наступление чернявый, с бородкой. — Сам бы пожил под их властью! Слыхал про Наурский и Шелковской районы? В пятьдесят седьмом году передали их «чехам». Они там для русских резервацию устроили!

— Мы, что ли, устроили? — со слезами крикнула Оксанка. — Пристали со своим левобережьем Терека, как не знаю кто… Земли им мало! Страна огромная, так нужно последний каменистый кусочек у соседа отнять… А сами ездят в Турцию, за шмотьём. На полусогнутых там перед местными бегают. Живут, как скоты. У них посадка в самолёт погрузкой называется. Турецкий хлам возят на рынки, а потом орут про великую Россию. А что два района отдали — так это за ссылку. Половину народа загубили, между прочим. Ещё дёшево отделались…

— Это она с чужого голоса поёт, — заорал бандит с длинной бородой. — Наслушалась греховодника старого. А знаете вы, что они пятницу свою басурманскою вместо светлого вашего Христова воскресенья выходным днём сделали в этих районах?