Отторжение

— Тогда мне поручи. — Я шагнул вперёд, передёрнул затвор. — Чего ты хочешь, не понимаю. «Шинковки» им раздать и попробовать убить в честном бою, что ли?

— Я «шинковку» только одному из них дам, — спокойно ответил Озирский. — Тот, кто замочит остальных, останется жив. Даю вам в этом честное слово, — обратился он к пленникам. — Желающие есть? Это — шанс смыть с себя позор, и в дальнейшем жить по-человечески. Тот, кто сделает это, искупит свои грехи.

Ни мы, ни они такого развития событий не ожидали. Оксана охнула и уронила топор. Падчах приоткрыл блестящие от жара глаза. Похоже, у него поползла вверх температура. Мужики у батареи задвигались, загомонили, не веря своим ушам. Судя по всему, каждый из них прикидывал, не стоит ли согласиться. И в то же время пойти на такое никто не решался. И эти несколько минут длились бесконечно долго. Я испугался, что не согласится никто. Конечно, мы всех заделаем, но морально они нас победят.

— Разреши мне! — вдруг сказал тот парень, что спал в прихожей. Он всё ещё был в наручниках. — Я говорил им, чтобы не брали «чеха» с бабой, не ввязывались в это дело. Знал, что добром не кончится. Теперь вот умирать за них надо, а неохота. Только я один был против всего этого, да не послушали меня…

— Правда, что он возражал? — обратился Андрей к остальным.

— Правда! — ответила Оксанка, потому что другие молчали. Падчах согласно кивнул. — Этого, — она кивнула на парня, — Артемий зовут. Он ничего плохого мне не делал. Всё время с ними ругался. Говорил, что лучше к шлюхам идти, чем здесь бесчинствовать. То на коленях стоял перед ними, то ругался. Тогда его самого чуть не пристрелили и вытолкали из комнаты.

— Так оно и было, — согласился Артемий. — Я потом-то напился, чтобы ничего не видеть, не слышать. После того, как руку отсекли. Разве дело это? Да ещё несколько раз топором били. А это ещё и авторитет оказался! Ведь дороги домой нам нет. У «чехов» кругом глаза и уши. Они завтра же всё будут знать. А у нас там семьи, родители. Что с ними сделают теперь?

— Вот и я о том же, — согласился Андрей. — Тебя тоже не помилуют, раз был с ними. А так отсидишь и вернёшься. К тому времени много воды утечёт. Но этим ты докажешь, что выступал против всей мерзости, случившейся здесь. Рука не дрогнет?

— Нет! — Парень облизал губы. — Они всех нас, всё войско подставили. Что теперь о казаках говорить будут люди? Никакие муллы так не посрамили бы нас, как мы — сами себя. Получается, что мы только и можем рубить да насиловать. А мы ведь должны верой и правдой служить Отечеству. Только кто теперь нам поверит? Кто вспомнит, что мы не только демонстрации разгоняли, но и атаку ходили? Ну, не мы, так деды наши и прадеды…

— Верно говоришь, Артемий, — одобрил шеф. — Бешеных псов отстреливать нужно, чтобы других не кусали. И я очень рад, что хоть один человек нашёлся в этом вонючем зверинце. Ты никогда не узнаешь наших имён, но я буду следить за твоей судьбой. Только не думай бежать после всего, дождись милицию. И расскажи, как всё было. А нам нужно идти…

— Да он выпустит их всех, шеф! — испугался я. — Может, нарочно прикидывается. Мы же его не знаем совсем…

— А кто сказал, что мы уйдём сейчас? — удивился Озирский. — Подождём ещё несколько минут. Для того чтобы расстрелять их, много времени не нужно. И, конечно же, он будет под прицелом наших стволов — чтобы не вздумал делать глупости. Оксана, не хочешь выйти на это время?

— Нет, я хочу видеть их смерть! — Рыжие свалявшиеся волосы нашей красавицы едва не встали дыбом.

— А вы, Падчах? — осведомился шеф.

— Ну, мне не привыкать, — так же спокойно ответил тот. — Интересно, как они встретят свой конец?

— Тогда молитесь, господа! — Шеф ткнул дулом своего автомата Артемия под лопатку. — Ромыч, дай ему «калаш», который под бекешей лежит. — А мы не должны свой «почерк» здесь оставлять. Завязать вам глаза? — Всё так же мирно, по-дружески спросил шеф. — Как, прочитали отходную?

Руки у приговорённых были скованы, креститься они не могли. Да и не хотели, потому что совершенно озверели от страха и желания порвать в клочки отступника. Такого отборного мата я не слышал даже в «горячих точках». Смертники поминали и наших родителей, и наших детей. И прочих родственников — до десятого колена. Слушать всё это было не только тошно, но и страшновато — а вдруг примется?

Я снял с Артемия наручники, сунул ему «калаш», найденный в квартире. Перед этим проверил оружие, приготовил его к стрельбе. Разумеется, мы страховались от разных неожиданностей. У новоявленного палача не было ни малейшего шанса уложить нас с шефом и Оксанку с Падчахом, чтобы освободить своих. Парень истово перекрестился и взял автомат наизготовку.

Рыжий набрал побольше слюны и плюнул Артемию в лицо. Тот отбросил последние сомнения и пригвоздил бывшего дружка очередью к стене. Руки его, даже с сильного бодуна, совершенно не дрожали.

— «Смело мы в бой пойдём за Русь святую, и «чехов» всех убьём, сволочь такую!» — заорал во всё горло молодой монархист.